Вот без чего бы я тут совсем не смогла жить, так это без моего любимого и дорогого (в прямом смысле слова!) творога. Как, оказывается, сильны воспоминания детства! Ничто не делало меня такой счастливой, как здешний фермерский сыр, разведённый в молоке по моему собственному рецепту.
Но что-то я отвлеклась. Послушавшись совета, я написала в эту интернет-группу. В первый же день откликнулось с десяток человек. Конечно, далеко не все стали брать уроки, но даже пару человек, с которыми можно было пообщаться на русском, приносили мне невероятную радость.
А вот моя другая работа предполагала общение с чужой культурой. Моя коллега-китаянка была мной постоянно недовольна. Она буквально пыхтела из-за моей физической невозможности играть на инструменте. – Когда ты сможешь играть? Как же ты даёшь все эти концерты?
– Я пою, Шин-Ю. Слава богу, что я могу петь.
– Ты поешь? Целую программу?
Я слышу в её голосе недоверие. Неужели она думает, что я вру? Что я придумала проблемы с рукой, только чтобы не демонстрировать детям гаммы?
– Да, я пою, а мой пианист играет несколько сольных номеров.
Я надеюсь, что в моем голосе безошибочно улавливается нотка оскорбленного достоинства. Хотя скорее всего, Шин-Ю чужда всяким тонкостям человеческих чувств – с детства она знала только труд и жесткую конкуренцию. Она проталкивала себе путь локтями, ногами и всем, чем только можно. Конечно, Шин-Ю видит во мне конкурентку, и тут на сочувствие надеяться не приходится.
Я дарю ей маску для волос, приглашая раскурить трубку мира. Но не тут-то было.
– Оксана, где ты свои уроки проводишь? Ты мне нужна здесь, в большой зале!
– Я делаю в точности то, для чего меня сюда пригласили, Шин-Ю. Я провожу короткие сессии с детьми, которые не успевают пройти материал на общем уроке. Ты же знаешь, как тяжело учиться скрипке, тем более в группе!
Так вот, с недавних пор я ненавижу среды. Как люди изо дня в день работают в корпоративных офисах, да ещё с людьми, которые их не переваривают? Загадка.
***
В один из вечеров, я прихожу домой и нахожу моего любимого грустнее обычного.
– Ты не представляешь, какое ты для меня счастье… -говорит он. – Я должен кое-что тебе рассказать. Но это не легко…
Я понимаю, что пришло время для серьезного разговора. Я наконец-то узнаю, что так тяготит душу этого прекрасного, но, во многом, все ещё незнакомца. Я, наконец-то, коснусь дна его бездонных глаз. И вдруг, наперекор всем моим мыслям и желанием последних месяцев, я не хочу знать его тайны, я боюсь этой глубины и неизведанности.
– Но сначала, я должен налить тебе вина…
Дэйв знает, как я отношусь к алкоголю, но я понимаю, что сегодня особенный вечер. Вечер, когда я, наконец, узнаю всю правду.
Он залпом выпивает свой бокал.
– Давным-давно, – начинает он рассказывать, – когда мне было лет семь, отец отвёз меня в дом моего дяди. Там было столько комнат, телевизионный экран с приставкой – я был счастлив вырваться из дома и играть без присмотра родителей. Я даже не заметил, что отец уехал, и оставил меня в этом незнакомом доме одного…
Я вижу, что Дэйв физически страдает. Его лицо перекошено гримасой боли, и он выпивает ещё одни бокал. Я молчу – мне все меньше хочется знать продолжение.
– Но я, конечно, был не один. Мой дядя, мой собственный дядя, пришел ко мне в комнату, где я играл на компьютере.
Я уже знала, что произошло дальше. Мне не нужны были детали. Я уже слышала эту историю. Сколько ужасов переживают беззащитные дети, еще не способные отличить доброе от злого.
Я не знаю, что сказать. Я хочу поддержать моего любимого, хочу, чтобы он знал, что он не один. Не называя имён, я говорю, что знакома с этой ситуацией, и что очень важно адресовать своё прошлое. Возможно, даже встретиться со своим обидчиком лицом к лицу, получить ответы на мучающие вопросы…
– Мой дядя умер. Я не могу закрыть эту дверь, не могу отпустить мое прошлое. Я могу только затолкать его в подсознание, притвориться, что этого не было, что я все ещё цельное существо… Но страшная правда в том, что я сломан… Я не выпускаю эти чувства наружу, потому что иначе они захлестывают меня с головой, и я не смогу выплыть…
Он выпивает очередной бокал, а я говорю, что в этот раз, он не должен бороться с чувствами в одиночку.
***
Живя в одиночестве, да ещё и без действующей руки, иногда приходится просить самых неожиданных людей подстричь тебе ногти.
– Мэй, я вот хотела тебя попросить… Ты не могла бы мне подстричь ноготки? Я хоть и не играю, но на людях все равно неудобно – я же учитель музыки!
– Аааа… Давай попробую.
Я сгораю от стыда, но благодарю бога за Мэй. Итан на ту же просьбу прикрикнул на меня:
– Я сейчас занят!
«Оксана, Итан все время занят! Он уже давно обещал сделать фотографии моей комнаты для страховой компании, – говорит Донна, – а потом он должен распечатать ноты для моего хора…»