Как переучредить Россию? Очерки заблудившейся революции

Возвращение Алексея Навального в Россию в январе 2021 года стало катализатором развития тенденций, которые обозначились достаточно давно, но прогрессировали в умеренном темпе. Это очень похоже на пандемию коронавируса. Диспропорции мирового капитализма существовали задолго до нее, но после нее игнорировать их будет уже невозможно. Вся ситуация вокруг Навального от покушения до ареста лишает общество возможности и дальше не замечать происходящих в нем перемен.

В более узком диапазоне эпопея вокруг Навального стала ускорителем процесса, запущенного январским 2020 года конституционным «обнулением». Смысл этого процесса состоит в завершении (закруглении) очередного фазового перехода от одного состояния режима Владимира Путина к другому. В данном случае речь идет о переходе от модели «имитационной демократии» к модели «неототалитарной диктатуры», который занял приблизительно полтора года, начавшись в июле 2019-го подавлением протестов в Москве и завершившись в феврале 2021-го подавлением протестов по всей России.

Под фазовым переходом я понимаю качественный скачок в состоянии путинского режима, затрагивающий все его основные параметры. При таком скачке режим каждый раз переходит на принципиально другую ступень своей внутренней эволюции, где на некоторое время зависает, образуя плато стабильности продолжительностью в несколько лет. Это плато стабильности можно описать как фазу в развитии режима. Всего, на мой взгляд, режим Путина с момента своего возникновения пережил три фазовых перехода, и поэтому в настоящий момент находится в своей четвертой фазе, которую я рассматриваю как последнюю относительно стабильную.

Первый фазовый переход. Под первым фазовым переходом я понимаю события между концом 2003 и началом 2007 года, когда произошел «сдвиг по фазе» от модели «инерционной демократии», так или иначе повторяющей основные параметры заложенной Борисом Ельциным в 1990-е годы политической системы, к модели «суверенной демократии», архитектором которой считается Владислав Сурков, хотя у нее, по всей видимости, много отцов.

Внешним триггером этого фазового перехода стала первая украинская революция осенью – зимой 2004–2005 годов (первый «майдан»), которая была воспринята не только Кремлем, но и значительной частью элиты как покушение Запада на жизненно важные и «естественные» права России в ближнем зарубежье. Внутри страны сигналом к началу перехода послужил арест Михаила Ходорковского* в октябре 2003 года и дело ЮКОСа. С идеологической точки зрения это был переход к системе лимитированной демократии, в отношении которой стал применяться ограничивающий коэффициент в виде «суверенитета».

В политической плоскости это означало проведение первых существенных конституционных контрреформ (отмена губернаторских выборов и другие). В экономической плоскости был провозглашен курс на скрытую национализацию путем перераспределения активов в пользу так называемых доверенных бенефициаров, которыми стали связанные личными узами с Путиным люди. Во внешней политике были обозначены точки расхождения с Западом, который был переведен из статуса основного партнера в статус основного конкурента.

Система находилась в достаточно стабильном равновесии в течение приблизительно пяти лет, пока не стала испытывать серьезные проблемы во второй половине президентства Дмитрия Медведева. Годы обратного транзита власти от Медведева к Путину оказались для нее тяжелым испытанием и подготовили следующий фазовый переход.

Второй фазовый переход. Под вторым фазовым переходом я понимаю события между концом 2013 года – началом конфликта с Украиной и 2016 годом – выборами в «послекрымскую» Думу. Очевидно, что триггером этого фазового перехода стал второй «майдан» и миграция Украины в сторону Европейского союза, что было воспринято Кремлем и правящими элитами России как объявление войны со стороны Запада. Ответом стало встречное объявление гибридной войны, театром военных действий для которой стали сначала Крым, восток Украины и Сирия, а потом практически вся Африка и часть Латинской Америки.

Во внутренней политике новая третья фаза ознаменовалась фактическим отказом от демократических ценностей и институтов при сохранении формального их признания. Собственно, поэтому я называю этот переход переходом от «суверенной» (ограниченной) к «имитационной» (полностью фиктивной) демократии. Начало третьей фазы режима ознаменовалось стартом открытых политических репрессий, которые перестали маскироваться под общеуголовные обвинения, хотя и эта практика осталась востребованной.