Как переучредить Россию? Очерки заблудившейся революции

Истовые и одержимые ее прихожане сложили свой символ веры из обломков сталинизма, евразийства, раннего европейского фашизма, позднего европейского же постмодернизма и прочих выброшенных на свалку истории отходов чужой и в прошлом весьма бурной интеллектуальной деятельности. Уже к середине 2000-х это странное сообщество оформилось как агломерация мелких тоталитарных сект, исповедующих разные, но внутренне между собой связанные ереси национал-большевистского толка. В них было мало смысла, но много чувственности. И в этом была их главная сила.

Прижатый к стене угрозой бунта в среде «рассерженных горожан», вдохновленных перспективой воцарения в Кремле Медведева, русский deep state положил глаз на этот «национальный компост» и решил пустить его в дело. Так из союза «унылых аппаратчиков» и «одержимых юродивых» родилась первая в XXI веке русская революция.

Не надо иметь много ума, чтобы заметить, что Путин и его команда стилизуются под Сталина. В принципе это объяснимо: а под кого еще? Еще десять лет назад я, рассуждая о новом русском тоталитаризме, написал, что, если Путин хочет сохранить власть, он должен стать Сталиным. С высоты сегодняшнего дня я могу констатировать, что Путин перевыполнил задачу. Он стал новым Лениным. Вот такой у России Ленин в XXI веке – строго по Гегелю, какой и положен для второй попытки истории.

Сталин был классическим послереволюционным диктатором, который вводил революцию в берега и выявлял ее истинный исторический смысл. Его руками революция пожирала своих детей. В некотором смысле его появление на горизонте революции есть классический сценарий, адаптированный под местную специфику. Путин двигался в этом русле почти два десятилетия своего правления, оставаясь мировоззренчески консервативным силовым автократом. Но к 2020 году стало понятно, что исторические обстоятельства загоняют власть в угол. Логика истории неумолимо подсказывала: пора. В аналогичной ситуации Сталин умер, не успев организовать внутренний переворот, который должен был в очередной раз похоронить всех его соратников. Путин сумел власть сохранить, выйдя за флажки, – он не стал дожидаться революции, а сам ее организовал. Но это оказалась совсем другая революция, чем та, о которой мечтала прогрессивная общественность.

Однако Путин пошел не совсем традиционным для революционера путем: он не столько совершил, сколько сторговал революцию. Если Ленин, Ататюрк и Гитлер были в первую очередь визионерами, выступившими с манифестами, которые выразили в концентрированной форме тайные чаяния масс, то Путин никаким визионером никогда не был. Он был хорошим «слухачом», который чувствует, чем дышат массы (и в этом смысле он все-таки ближе к Сталину), но не более того. Идеологию для революций ему надо было прикупить на рынке идей. Путин и соединил через себя скучных аппаратчиков-концептуалистов с пассионарностью полевых командиров национал-большевистского подполья (историки будущего будут долго спорить о том, какой Распутин подтянул к Путину эту нечисть). Но в итоге он все-таки получил в свои руки политический коктейль Молотова.

Этот новый мир возник из соединения рациональной, более националистической, чем большевистской, идеологии Кремля – с иррациональной, более большевистской, чем националистической, идеологией «Околокремля». Путин сумел стать мостом, соединившим два берега декадентского национал-большевизма – аппаратчиков и инсургентов (пассионариев), вдохнув таким образом жизнь в бесплодные сурковско-володинские схемы.

Стабильность нового «русского мира» покоится сейчас на соединении двух этих оснований – рационализме элиты и иррационализме контрэлиты. Это двухъядерный политический процессор, в котором раздельно функционируют интеллектуальный и эмоциональный движки. На старте он показал фантастические характеристики, но в процессе эксплуатации не очень надежен.

Интеллектуально-чувственный дуализм является одновременно и главной интонацией путинской революции, и ее главной уязвимостью. Свою пассионарность революция взяла в лизинг у одержимых. Проблема в том, что их легко использовать, но ими трудно управлять. Машину без тормозов можно угнать, однако на ней трудно добраться до места назначения.

Система эффективна, пока оба ее ядра работают в такт. Но стоит им застучать вразнобой, как процессор начнет глючить. Глубокий внутренний конфликт между Кремлем и «Околокремлем» заложен в самой природе совершенной Путиным революции. И связано это, как правило, с отношением к насилию. Для Кремля насилие в крайних своих формах, в том числе и военных, – инструмент. Прежде всего инструмент удержания власти. Для «Околокремля» насилие – самоцель.