Как перевоспитать герцога

Когда вся компания из гостиной переместилась в столовую, десять минут ушло на восхваление помещения. Впрочем, Маркус был к этому уже готов. Но он не был готов к тому, что и от него потребуется высказывать авторитетное мнение по поводу обстановки собственного дома. Возможно, его стремление к добропорядочности обернется совсем уж неожиданными осложнениями. Как знать, может, ему вновь придется сесть за парту, чтобы уяснить, как надо и как не надо обустраивать свой собственный дом и все для того, чтобы не ударить в грязь лицом перед теми, кто ступил на этот трудный путь раньше него. Если бы не Роуз, ради которой Маркус и затеял этот званый ужин, он бы давно положил конец этому унылому словоблудию, не стесняясь в выражениях.

Но в сложившейся ситуации Маркус мог заткнуть своим гостям рот исключительно едой. И едва спасительная мысль: попросить гостей занять места за столом – пришла ему в голову, он, похолодев от ужаса, вспомнил, что, несмотря на многочисленные напоминания Томпсона, так и не сообщил ему имен приглашенных. Соответственно, карточки с именами гостей так и не были изготовлены. Впрочем, все, что ни делается, к лучшему. Маркус не без интереса наблюдал за стараниями своих гостей «незаметно» усадить мисс Блейк поближе к хозяину дома. В итоге мисс Блейк заняла место по левую руку от Маркуса, а миссис Хотон – по правую. Мистер и миссис Портер уселись по левую руку от мисс Блейк; справа от миссис Хотон сел Смитфилд, а справа от Смитфилда – Лили. Маркус догадывался о том, что в приличных домах не принято сажать гувернантку за один стол с гостями, но ему очень хотелось видеть ее за ужином. Почему? Да какая, к черту, разница!

Маркус был приятно удивлен тем, как легко и без посторонней помощи гости справились с поставленной задачей, и отсутствие карточек никого не смутило. Возможно, такая слаженность объяснялась тем, что эти люди прекрасно друг друга знали, чего не скажешь о хозяине дома, который был знаком только со Смитфилдом и Лили. К тому же Маркус не только никогда прежде не устраивал таких вот чинных застолий, но и никогда, даже в детстве и юности, не принимал в них участия. Родители отказывались брать с собой в гости младшего сына: в отличие от Маркуса старший Джозеф уже умел прилично вести себя за столом, и его не стыдно было показать людям. Сначала Маркуса оставляли дома под тем предлогом, что он слишком мал и может утомиться в гостях, потом из опасения, что он что-то прольет, разобьет и испортит, а после уже по привычке. А в одиннадцать лет его отправили в школу-пансион, и придумывать отговорки отпала нужда.

Маркус давно не вспоминал о том далеком времени – старался не вспоминать, и ему это удавалось. Однако сейчас он позволил себе осторожно прикоснуться к тем все еще болезненным воспоминаниям, потому что не хотел, чтобы Роуз пришлось, как и ему в детстве, страдать от одиночества. С каких это пор он сделался таким сентиментальным? Герцог покачал головой и глотнул вина.

Маркус ни на мгновение не упускал мисс Лили из виду. Он подмечал малейшие изменения в ее лице, пытаясь угадать, что она чувствует в каждую минуту и о чем думает. Он всегда знал, с кем она говорит и о чем. Будь на то его воля – а, строго говоря, он был волен поступить так, как хочется, – он бы провел этот вечер так же, как провел вчерашний: наедине с мисс Лили. Он бы дразнил ее, как вчера, заставляя ее краснеть и любуясь ее румянцем. Он бы подбивал ее на дерзость и наслаждался ее остроумными ремарками, колючими и особенно ценными своей разоблачительной спонтанностью.

Но если бы Маркус, пусть даже под благовидным предлогом, выпроводил Смитфилда и компанию за дверь, как после этого смог бы он убедить высшее общество в его искреннем желании стать одним из них?

Не то чтобы он искренне этого желал. Но ради Роуз он готов был идти против своих желаний. Ему ни к чему уважение и любовь тех, кого он ни в грош не ставит, но его дочери с таким серьезным изъяном в биографии нельзя плыть против течения. Она должна стать своей для тех, кто по негласным законам света может казнить и миловать. И сделать ее равноправным членом высшего общества под силу только одному человеку – ему, герцогу Резерфорду, ее отцу, выше которого в табели о рангах только ближайшие родственники королевы Англии.

И, черт возьми, он своего добьется! А что означает, что отныне и впредь «черт возьми» он может произносить только про себя.

– Что вы думаете, ваша светлость? – Голос мисс Блейк напоминал ему треньканье колокольчика – вроде того в Розовой комнате для вызова прислуги. Если бы кудрявые облака умели говорить, то они говорили бы голосом мисс Блейк.

Маркус не был любителем ни розовых колокольчиков, ни кудрявых облаков.

– О чем именно?

Маркус скорее почувствовал, чем увидел, что мисс Лили неодобрительно нахмурилась. И он, как примерный ученик, поспешил исправиться.

– По какому вопросу вас интересует мое мнение, мисс Блейк? – повторил свой вопрос Маркус, отредактировав не только содержание высказывания, но и интонацию.