Как перевоспитать герцога

Они вместе делали общее дело, часто молча, обычно сообща, хотя не обошлось и без разногласий. Например, он настаивал на том, чтобы Лили присутствовала на празднике в качестве распорядительницы, тогда как по ее мнению роль принимающей стороны должен взять на себя хозяин дома.

– Представьте, что мне зададут какой-нибудь вопрос, а я буду стоять разинув рот. Пусть лучше спрашивают ту, которая может ответить, то есть вас, – произнес герцог.

– Не понимаю, что вас смущает, – проговорила Лили. – Отвечайте так, как привыкли: вместо слов задерите одну бровь или обе сразу, и пусть будет плохо тому, кто имел глупость вас о чем-то спросить. После этого больше никому не придет в голову ни о чем вас спрашивать, смею вас уверить. А если на вопросы буду отвечать я, это вызовет у гостей вполне понятное недоумение: с какой стати я, жалкая гувернантка, тут всем распоряжаюсь.

Герцог приподнял ее лицо, взяв его двумя пальцами за подбородок, и заглянул ей в глаза.

– Не смейте больше так себя называть. В моем доме гувернантка – ценный член общества. Помните об этом.

Лили отпрянула, смахнув его руку с лица, словно назойливое насекомое.

– Ну спасибо, – процедила она сквозь зубы.

– Вы знаете, как вы нужны Роуз и мне тоже, – гораздо мягче сказал Маркус. Если бы она знала, насколько была нужна им обоим!

День выдался далеко не ясный и отнюдь не солнечный, что совсем не удивительно для Лондона в марте, но дождя не было, и это уже удача! И улыбка на лице Роуз этим утром стоила тысячи солнечных дней.

– Вы сегодня весь день будете с нами, герцог? – спросила она даже немного заискивающе, а не своим обычным безапелляционным тоном, который, если верить ее гувернантке, она унаследовала от него, Маркуса.

Маркус сделал глоток кофе и улыбнулся.

– Конечно, моя сладкая.

Роуз кивнула с таким видом, словно иного ответа и не ждала. И, скорее всего, она действительно не ждала иного ответа, поскольку задавала тот же самый вопрос по нескольку раз на дню вот уже почти неделю – с тех самых пор, как Маркус сообщил ей о предстоящем празднике.

Как раз в этот момент в маленькую столовую, где в этом доме накрывали завтрак, зашла Лили. Прическа ее, всегда очень строгая и опрятная, на этот раз явно делалась второпях, и эта легкая растрепанность создавала иллюзию доступности, возбуждая желание. Маркус представил, как эти непослушные шоколадные пряди рассыпаются по его подушке, как они щекочут его горло. Зачем, спрашивается, ему такое живое воображение?

– Доброе утро, – рассеянно сказала Лили и лишь кивнула, когда Джон принес ей чай, тогда как обычно она находила для слуг пару добрых слов.

Маркус ее не осуждал: она, верно, ни о чем другом, кроме предстоящего праздника, думать не могла.

– Доброе утро, мисс Лили, – с набитым ртом ответила ей Роуз. Лили не могла оставить этот факт без внимания.

– Мы не разговариваем, когда едим, мисс Роуз, – строго отчитала воспитанницу девушка.

Роуз запила тост чаем и, склонив голову набок, с любопытством посмотрела на гувернантку.

– Может, вы и не разговариваете, а вот я только что говорила.

Маркус попытался сдержать смех, но как удержаться, если Роуз искренне озадачилась странной логикой или, скорее, отсутствием логики у своей гувернантки. Лили и самой хотелось улыбнуться, хотя она и напускала на себя строгий вид.

Маркус встал, допил кофе и сказал:

– Итак, мой друг Смитфилд, его сестры и дети его сестер обещали приехать часам к одиннадцати, что означает, что у нас есть два часа, чтобы успеть сделать то, что еще не сделано. Что скажете, мисс Лили?

Лили тяжело вздохнула и, кивнув, произнесла:

– Мы подготовили все, что от нас зависит. Осталось лишь спросить у мистера Томпсона и миссис Партридж, все ли готово у них. Что я сейчас и сделаю.

– Я пойду с вами, – проговорил Маркус и поморщился про себя, услышав свой голос. Мог бы для разнообразия попросить у нее разрешение. Но просить он никогда не умел. Зато у него прекрасно получалось делать заявления, а также отдавать распоряжения и приказы.

Но о чем он мог ее просить? Лишь о том, что ему не дано получить.

Маркус поставил пустую чашку на стол. Руки его чесались. Чесались от желания прикоснуться к ее волосам, вытащить шпильки из прически, обнять ее за плечи, почувствовать под ладонями ее шею, ее грудь.

Всю ее.

– Хорошо, ваша светлость, – сказала она спустя мгновение. Лицо ее начало приобретать этот изумительный розовый оттенок. – Так мы идем на кухню?

Маркус, упершись ладонями в бока, наблюдал за происходящим. Дети сбились в тесный кружок с Роуз в самом центре. Детей взяли в кольцо воспитатели, по большей части гувернантки. Самые любопытные из родителей, когда думали, что он не заметит, бросали на него косые взгляды.