Как Петербург научился себя изучать

В годы после оттепели ленинградских краеведов отчасти вдохновляли свидетельства прошлого. Просматривая в Публичной библиотеке картотеки, старые номера журналов и путеводители, они обнаружили наследие, оставленное их предшественниками начала XX века – учеными, связанными с Обществом «Старый Петербург», Музеем Города, Экскурсионным институтом и, в меньшей степени, с самим Центральным бюро краеведения. Бенуа, Столпянский, Курбатов и Анциферов написали о городе тысячи страниц и сыграли важную роль в сохранении памятников старины и в просветительской работе. Для молодых краеведов 1960-х и 1970-х годов они были героями, людьми, которые боролись за сохранение городского ландшафта и увековечивание его истории, несмотря на огромные трудности и периодическое противодействие сверху. Роль каждой личности оценивалась по-разному, однако особенно хочется отметить одно имя. Этот человек каким-то образом стал олицетворением всего, чего ученые Петербурга достигли и что выстрадали за десятилетия после революции: Николай Павлович Анциферов.

Ряд факторов, несомненно, способствовал тому, что Анциферов посмертно стал восприниматься как типичный краевед. За годы работы в экскурсионной секции музейного отдела и в Экскурсионном институте он создал множество бесспорно значительных и новаторских произведений. Он выработал свой особый стиль и зарекомендовал себя как выдающийся авторитет в конкретной теме: литературный Санкт-Петербург. Однако значимость писателя как образца для подрастающего поколения заключалась не только в его профессиональных достижениях, но и в его характере и биографии. Анциферов вышел из 1920–1930-х годов морально безупречным человеком: он не участвовал в политических дрязгах, не выслуживался и не гонялся за наградами. Более того, многочисленные аресты придали ему явный ореол мученичества. Единственный крупный специалист по городскому пейзажу и истории Петербурга, еще в 1920-х годах тесно связавший себя с краеведческим движением, Анциферов пережил страшные мучения, ставшие в некотором роде квинтэссенцией страданий целого поколения. Соловки, Беломорканал, Бутырская тюрьма в 1937 году – Анциферов побывал во всех этих местах[278]. Если в годы после оттепели молодые исследователи Ленинграда хотели заявить права на слово «краеведение», заимствуя как относительно узкие, так и более общие определения этого понятия из прошлого, если они хотели хоть в какой-то степени отдать дань уважения старому Центральному бюро и его филиалам, духу независимого мышления и общественной деятельности, которые были когда-то сметены в ходе чистки, то Анциферов представлял собой идеального знаменосца. Выживший представитель эпохи краеведения, он каким-то образом сумел после всех арестов вернуться к общественной жизни. Освободившись из лагерей в 1939 году, он уехал домой к своей второй жене в Москву[279]. В течение следующих 17 лет он работал в Государственном литературном музее, с 1944 по 1949 год он занимал должность заведующего отделом литературы XIX века. Его приняли в Союз писателей, он защитил диссертацию в Институте мировой литературы и снова начал публиковаться. В свободное время Анциферов работал над своими мемуарами. Хотя отрывки из повествования о его жизни начали появляться в печати только в 1981 году, некоторые главы, особенно посвященные чистке академии 1930 года, Соловкам и Беломорканалу, широко распространялись в рукописях после смерти писателя в 1958 году[280]. После краха старой системы цензуры они стали одним из наиболее часто цитируемых источников по этому аспекту советской истории, уникальным отчетом из первых уст о кампании 1920-х годов против краеведов.