Как Петербург научился себя изучать

Дореволюционным организаторам экскурсий было трудно применить свою формулу к художественным текстам из-за фундаментальной методологической проблемы. Экскурсия всегда означала педагогический прием, предназначенный для того, чтобы вывести учащихся из класса в реальный мир. Это было путешествие, позволяющее им встретиться лицом к лицу с объектом изучения, чтобы наблюдать его в его естественном контексте. Ученики изучали химию на фабриках, экономику на фермерском рынке и историю, посещая памятники и руины. В случае каждой из этих дисциплин термин «экскурсия» означал поездку в одно или несколько мест и визуальный контакт с конкретным объектом. Это предполагало физическое движение, активное обучение и бегство от книг. Как, учитывая это определение, вообще можно представить себе литературную экскурсию? Каким образом основа литературы – слово – может стать источником визуальных впечатлений? Каким образом его можно было бы посетить? В серии публикаций, кульминацией которых стала работа 1926 года «Теория и практика литературных экскурсий», Анциферов определил этот камень преткновения и предложил способ его обойти. Хотя слова, как он отметил, не могут непосредственно служить объектом изучения во время прогулки, но в ходе экскурсии можно подходить к литературным текстам косвенно, предлагая ценные иллюстрации, комментарии и, возможно, даже интерпретации. Такие мероприятия способны оживить повествование для слушателя, вдохновив его, уже дома, «раскрыть книгу и перечесть взволновавшие отрывки, которые выступают перед ним в новом освещении» [Анциферов 1926б: 5]. В этом смысле экскурсии функционируют во многом как театральные постановки, которые часто помогают удовлетворить потребность широких масс в наглядности, а иногда значительно меняют отношение людей к классическим текстам. На самом деле, отмечает Анциферов в «Теории и практике», экскурсии напоминают театральные постановки во всех отношениях, кроме нескольких ключевых:

Театр – зрелище. Здесь всегда что-то демонстрируется, здесь мы получаем богатые конкретные зрительные впечатления. Конечно, здесь экскурсии нет, так как нет маршрута, нет разбора (группой или руководителем) зрительного материала, но здесь есть определенные экскурсионные моменты: выход (экскурс) на новое место и богатые конкретные зрительные впечатления [Анциферов 1926б: 5].

Это сравнение позволяет Анциферову обойти свою собственную центральную методологическую проблему: экскурсии становятся формой творческого самовыражения и как таковые больше не нуждаются в прямой демонстрации чего-либо. Они могут метафорически отображать слова и образы из книг, побуждая слушателей проецировать сцены на реальный пейзаж. В этом смысле текст оказывается так же удобен для осмотра и посещения, как лесная среда, а руководитель и группа входят в особое пространство, созданное в результате творческого акта, окно, которое существенным образом соединяет физический мир и то или иное литературное произведение.

В «Теории и практике» Анциферов перечисляет пять способов включения литературы в экскурсионную работу. Только пара приемов относится к прогулкам с сугубо литературной направленностью; в других случаях подразумевается, что руководитель будет концентрироваться на чем-то другом, но будет дополнять материал ссылками на классические тексты, или что экскурсия должна иметь какую-то вторичную литературную цель. Первый вид экскурсии, который описывает Анциферов, это экскурсии на нелитературную тему, но с литературными иллюстрациями: отдельные цитаты используются для того, чтобы подчеркнуть суть, обобщить материал или вызвать соответствующий эмоциональный отклик у группы. Экскурсия по большой городской улице может завершиться цитатой из Маяковского, в которой подчеркиваются ключевые элементы городской жизни: «движение толпы, обрывки разговоров и фраз, звонки трамвая, гудок автомобиля и шуршание колес, выкрики газетчиков, короткие и броские, как плакаты» [Анциферов 1926б: 8]. Отрывки из Горького идеально дополняют экскурсии по фабричным трущобам; Есенин мог бы помочь проиллюстрировать экскурсию в деревню.