Как Петербург научился себя изучать

В «Теории и практике» Анциферов также обсуждает использование литературных прогулок в контексте изучения региона. Под «экскурсиями в краеведении» он, по-видимому, подразумевает вылазки для сбора материала в соответствии с заранее определенным планом. Такие экспедиции, утверждает он, «дают полный простор инициативе каждого члена группы. Работа приобретает обследовательский, а иногда даже и исследовательский характер» [Анциферов 1926б: 90]. В следующих двух главах рассматриваются определения, применявшиеся к слову «краеведение» в 1920-х годах; также я прокомментирую историю Центрального бюро краеведения Академии наук и его филиалов. На данный момент достаточно сказать, что в своей трактовке литературного краеведения Анциферов в значительной степени опирается на идеи Н. К. Пиксанова – исследователя, в 1920-х годах пытавшегося исправить то, что он считал распространенными центристскими предубеждениями в российской литературоведческой науке, призывая к изучению провинциальных культурных центров. Критикуя некоторые крайние регионалистские идеи Пиксанова, Анциферов тем не менее призывает организаторов экскурсий собирать информацию о литературном наследии регионов, в которых они проживают, сосредоточив внимание либо на выдающихся писателях – жителях данной местности, либо на условностях, используемых при описании локальных достопримечательностей.

Последний вид экскурсий, о которых идет речь в «Теории и практике», «литературные экскурсии в чистом виде», являются, по признанию Анциферова, безусловно, наиболее сложными в проведении и, «ввиду их особенностей», вполне могут «никогда широко не распространяться» [Анциферов 1926б: 89]. Такие экскурсии требуют артистизма, а также эрудиции; экскурсоводы должны поражать воображение своих слушателей, направляя их взгляд на ориентиры, связанные со сценами или образами из текста. Драматические нюансы, забота о реакции группы, оформление, свет и тень становятся особенно важны. В таких экскурсиях, отметил Анциферов, он обычно предпочитал сосредоточиться на одном или нескольких коротких, связанных между собой произведениях, но иногда, для разнообразия, он мог отвезти группу в популярное место, например Екатерининский парк в Царском Селе, и рассмотреть его отражение в русской литературе. В любом случае, Анциферов полностью признавал «самостоятельное значение художественного произведения». В «Теории и практике» он пишет:

Конечно, и «Три сосны», и трактир «Незнакомки», и «Царскосельская статуя» существуют «вне пространства», т. е. вне какой-либо связи с конкретной местностью, существуют как вещи, созданные художественным творчеством, существуют в особом мире искусства. Но их ценность совершенно не зависит от того, есть ли в Екатерининском парке милая девушка с кувшином, или же на дороге в Тригорское три старых сосны, или, наконец, на окраине северной столицы тот трактир, в котором бывал задумчивый поэт, трактир, получивший отражение в одном из лучших его созданий [Анциферов 1926б: 79].

Но «разве отсюда следует вывод, что для постижения произведения искусства мы должны забыть о материале, который был взят из жизни и включен художником в рожденный им образ?» [Анциферов 1926б: 10–11]. В «Теории и практике» Анциферов недвусмысленно доказывает ценность изучения модели. Он предполагает, что, рассматривая детали, которые писатель заимствует из реального мира и которые он меняет или отказывается менять, мы можем узнать об особенностях индивидуального стиля автора и о творческом процессе в целом.