Манюня вплыла в кухню, подвинула Петюню роскошным бедром от холодильника, сунула в морозилку бутылку водки, а в духовку нос, что-то одобрительно промычала и плюхнулась за стол.
– Петюня, сделай-ка мне чайку. – потянувшись, сказала она.
– Взяла бы и сама сделала. – гордо задрав нос, ответствовал Петюня, отвернувшись к окну.
– Я-то сделаю. А ты в нос получишь. Так что ты там натворил, что Панкратов взъелся?
– Я?! – вскинулся Петюня. – Я?!!
– Петюня, ты ему пыхти про твою мимозоподобную невинность и глициниевой нежности помыслы. А мне говори правду: что ты натворил?
Петюня сдулся, сел на стул и пригорюнился.
– Ничего. – хмуро отозвался он после основательного такого размышления. – Ничего особенного.
– Ну да. И именно из-за твоего «ничего» ты сейчас тут, а Панкратов там.
– Да я всего лишь в фитнес-клуб собрался! – вскинулся Петюня. – Не, правда, Манюнь, только и всего. Собрался в фитнес-клуб. А этот зверь расходился. Типа, в этом фитнес-клубе все такие-растакие, и вообще мне туда ходить не след, если надо, он меня сам потренирует, и какого лешего я делаю стайлинг ПЕРЕД походом в фитнес-клуб.
Манюня в восторге внимала его откровениям.
– Кста-ати, а на последнее я бы тоже хотела знать ответ. Зачем ты делаешь стайлинг ПЕРЕД походом в фитнес-клуб?
– Я хочу хорошо выглядеть. – высокомерно отозвался Петюня.
– А фрапуччино нахаляву ты собирался в шоколаднице напротив пить? – ехидно спросила Манюня.
– И что здесь такого? – не совсем уверенно спросил Петюня.
– Ты бы определился, что тебе надо в этой жизни, щенок малахольный. И кстати, Панкратов тебя куда большему научит, чем те щеглы в лосинах.
– Манюнь! – ехидно протянул Петюня. – Панкратов в спецназе служил. Он лесные орехи пальцами раскалывает, про грецкие я вообще молчу. У него такие мозоли, что на ладонях, что на костяшках пальцев, что хоть сковороду туда ставь, он не почувтствует. Он как тот Рокки муху на лету двумя пальцами поймать может. А я не хочу ускоренных ниндзя-курсов до кровавого пота. Я хочу гламурных ворк-аутов в неоновых лосинах в крутом фитнес-клубе. Понимаешь? Без пота и грязи, без пятипудовых чугунных блинов и шашлыков на костре. Я хочу чистенького паркета, циркулярного душа с ароматом японской вишни и псевдовитаминного коктейля ядовито-синего цвета.
– И флиртовать тебе тоже нравится.
– Ага. – печально сказал Петюня. – Я же этих лопухов полгода за нос водил, и ничего. А тут вообще заимел широкую спину, за которой так удобно прятаться, если чего. И они в курсе. И поверь, слюнями на него исходят. Гады. Так что фрапуччино с чизкейком – ничтожная вира за мои душевные травмы. А он разорался.
– Я вас, лоботрясов, в жисть не пойму. – подперев голову рукой, призналась Манюня. – Что вам неймется-то?
– А зачем тебе? От многаго ума многия печали.
– Это да. Так сома мы с сомом жрать будем, или ты пошевелишься гарнир какой изобразить?
– Да гречка в горшке томится.
– Со шкварками? – начала облизываться Манюня.
– Со сливочным маслом и сухофруктами, гусыня ты.
Петюня уже пристроил горшок с гречкой на столе и разворачивал сома. Манюня торжественно достала водку и резала лимон. Раздался дверной звонок, Манюня поплыла открывать. Вернулась она изрядное время спустя с Панкратовым. Петюня вытаращил глаза, а потом поджал губы и чопорно сказал:
– Так вот ты с кем по телефону шушукалась, гидра империалистическая.
Панкратов хмуро посмотрел на Петюню и с намного большим интересом на блюдо, на которое Петюня выложил сома.
Манюня, после трех тостов и двух кусков сома практически познавшая цзен, откинулась на спинку стула и сыто улыбалась. Панкратов целеустремленно шел к сомьему хвосту, не отвлекаясь на мелочи вроде разговоров. Петюня выковыривал из своей каши сухофрукты и прикидывал, что практичней: обидеться и удалиться в ночь или немножко подуться и снизойти до прощения. Ответ, в общем-то, был очевиден. Но хотелось шекспировских страстей. Правда, при этом не пострадать по-шекспировски – тоже. Решил все за него Панкратов – по обычаю категорически.
– Ладно, спасибо за гостеприимство, Мария Ивановна, да только пора и честь знать. Позвольте откланяться. Пошли, Петюнь, барышне отдыхать надо.
Петюня попытался было пискнуть, что он никуда не пойдет, что он у Манюни остается, но Панкратов взвалил его на плечо и понес к машине. Манюня только и протянула ему куртку и помахала на прощание рукой. Панкратов пристроил Петюню впереди, пристегнул его, чмокнул в нос и сказал:
– Хорош кипятиться.
Петюня беспомощно захлопал глазами, глядя, как Панкратов обходит машину и устраивается рядом.
– Манюня рассказала, что ты ей наплел. – упреждая Петюнин вопрос, сказал он, вцепившись в руль и угрюмо глядя на панель приборов. – Ладно, я все понимаю. Я даже с шелковым бельем смириться готов. Но, Петюня! Еще раз увижу, как у тебя при всем честном народе соринку из глаза языком вынимают – разбираться не буду. Этот язык вокруг гениталий обмотаю и двойным морским захлестну. Все понял?
Петюня вдруг почувствовал, как заныл язык и то самое второе место, и мелко закивал головой. Больше таких экспериментов не повторится.