Маргарет не могла противостоять живущему внутри нее чувству, как бы оно ни называлось. Чем больше она сопротивлялась, тем больше и глубже в него погружалась. Может быть, наилучшим выходом для нее было бы вовсе не думать об этом?
Не думать?! Ха, Маргарет прекрасно знала: это невозможно.
— Выглядит очень заманчиво, — вдруг произнес Лашем, прерывая течение ее мыслей. Они уже стояли перед воздушным шаром, и хотя воздух из него был спущен, сама корзина, яркие канаты, ленты одним своим видом манили отважных путешественников.
Разумеется, Маргарет не хотела стать одним из них, хотя ей был присущ дух авантюризма, но все же не до такой степени, чтобы, забыв о всяком благоразумии, подняться в воздух на шаре.
Но судя по виду Лашема, он как раз был не против:
— А не попробовать ли нам взлететь?
В отличие от Маргарет возможность упасть на землю нисколько его не пугала.
— Извольте, если вам так хочется, но только без меня, — возразила Маргарет. — От одной мысли очутиться высоко в небе мне сразу становится страшно.
Тот же самый страх она испытывала, влюбившись в него; она пошла в паб, где сидела шайка негодяев, и там ей тоже было страшно, хотя причины в каждом из перечисленных случаев были разные.
— Хотите подняться в небо? Вы и леди? — Из-за корзины вдруг вышел человек в полосатом костюме под цвет полос шара. От неожиданности Маргарет чуть не подпрыгнула.
— Леди не хочет, зато я очень хочу, — признался Лашем.
Маргарет очень удивилась, его восторг поразил ее. Это было весьма неожиданно, особенно для человека, в жизни которого не было более безрассудного и волнующего поступка, чем танцы на открытом воздухе. И вот теперь он рвался ввысь, под облака?
Его порыв обрадовал Маргарет, значит, ничего еще не потеряно, но тут же ей стало грустно. Он будет меняться, а ее не будет рядом с ним, как сейчас, так и в будущем, когда он сумеет стать счастливым.
«Писателю не следует влюбляться. — Маргарет опечалилась. — Это всегда ведет к разочарованиям».
— Ты все-таки влюбилась? — удивилась Изабелл. Это было уже на следующий день, но перед мысленным взором Маргарет все еще стоял взволнованный, поднимающийся в небо Лашем. Как же грустно ей было видеть его уносящимся ввысь!
Маргарет кивнула. Она приехала к сестре полчаса назад, и теперь они сидели за столом — пили чай и ели бисквиты.
Маргарет одна съела почти все бисквиты. Она даже оттолкнула руку сестры, когда та попыталась взять печенье. Откинувшись на спинку стула, Изабелл рассмеялась, а затем сказала, что она рада и что ей нравится — нет-нет, не печенье, на которое Маргарет набросилась с такой жадностью, — а Лашем, и попросила ее рассказать подробнее о том, как случилось так, что она влюбилась.
Сестры сидели в будуаре Изабелл, который примыкал к спальне. В доме, кроме них, не было больше никого; герцог, как Изабелл насмешливо объяснила, пошел в боксерский клуб, чтобы как следует «кого-нибудь отдубасить».
Будуар и спальня были недавно отделаны заново. На смену розовым тонам пришли голубые и зеленые, которые Изабелл были больше по вкусу. Вышло очень мило, и герцогиня по праву гордилась произведенными переменами.
— Что бы ты хотела от меня услышать? — пробурчала Маргарет, рот которой был набит бисквитами.
— Все. Все до малейших подробностей. Давай начинай, я уже устала ждать.
Им никто не мешал, маленькая Виктория, которой нисколько не были интересны любовные похождения ее тетки, давно спала. Изабелл с искренним интересом слушала рассказ Маргарет, изредка задавая вопросы, когда хотела что-то уточнить.
— Он решил подняться на шаре в небо? Это отдает безрассудством. А как он потерял глаз? Наверное, совершая примерно такой же безрассудный поступок, как подъем на шаре?
Маргарет замерла, не дожевав до конца, наверно, седьмой бисквит:
— Не знаю. Я не спрашивала, а сам он ничего не рассказывал. — Она положила подбородок на сложенные руки и печально заметила: — Все это очень грустно и безнадежно. Как мне быть? Что я наделала?! Я ведь знала, что мне не следует этого делать. И вот… как печально.
— Брось, Марго. Что тут грустного?! Честно тебе скажу, исходя из своего опыта: в любви нет ничего грустного. Любовь может быть безнадежной, но только не грустной.
Маргарет рассмеялась, ее позабавил уверенный тон сестры. Однако внутри по-прежнему было тяжело, но не от съеденных бисквитов.
— Что будешь делать? — Изабелл продолжала уверенно гнуть свою линию, как будто в любви можно было что-то сделать. Впрочем, если бы Маргарет была столь же красива, как сестра, то очень даже, может быть, она знала бы, что делать.
Однако ей было далеко до сестры. Хотя тут Маргарет вспомнила, что Лашем назвал ее привлекательной. Во всяком случае, он сам так сказал, а она знала, как нелегко ему было в этом признаться.