— Теперь есть кому о тебе позаботиться. — Это прозвучало сентиментально? Возможно. Но он имел в виду именно то, что сказал. Он хотел дать ей понять: когда или если ей понадобится, он всегда будет рядом.
Изабелл потянулась и чмокнула его в щеку.
— Я знаю. — Потом она отстранилась, и на ее прекрасном лице появилось вопросительное выражение. — Ты спрашивал меня о боксе. Почему я вспомнила о нем. Как ты начал? Помимо отвлечения внимания… — она покраснела, как будто вспомнив, что в отвлечении внимания больше нет необходимости, — … должно быть еще что-то, заставлявшее тебя подставляться под удары.
— И наносить удары тоже, не забывай об этом. Я почти никогда не проигрываю. — Николас понимал, что бахвалится, но это была правда. Ей нужна была правда, разве нет? Это была единственная причина его хвастовства. Истины ради.
— Ну и? — Ах да, она же ждет ответа на свой вопрос, а вовсе не информации о том, что он невероятно хорош.
Николас откинулся на спинку сиденья. В движущемся экипаже ему всегда хотелось спать. Вот и сейчас у него начинали слипаться глаза. Да и накануне ночью он почти не спал. Некогда было. Надо было заниматься любовью с женой.
«Заниматься любовью». Николас задумался. Какие, в сущности, точные слова. У них было не соитие. И это была даже не физическая близость, закрепляющая брачные отношения. Они именно занимались любовью — точнее не скажешь. О господи! Он действительно становится сентиментальным.
— Так на чем я остановился? — спросил Николас, довольный, что она не может читать его мысли.
— Ни на чем. Ты даже не начал, — сухо сказала Изабелл.
— Да, пожалуй. — Как он начал? Это было так давно!.. — Думаю, впервые я разбил нос тому, кто насмехался над Гриффом. Знаешь, он никогда не был уверенным в себе человеком.
— Это не ответ на мой вопрос, — перебила жена, и он хихикнул.
— Когда мы были детьми, некоторые мальчики считали, что если Грифф ведет себя тихо и любит читать, он другой. То есть он действительно был другим, но, по их мнению, ему не повезло, что он другой. — Николас пожал плечами, словно это было совершенно не важно. — Я дал им понять, что это им не повезло. Не надо было считать его другим.
Изабелл обняла мужа и прижалась к нему теснее.
— Ты защитник. Сначала Грифф, потом я. — Ее голос был тихим, и в нем проскальзывали нотки восхищения. И еще удивления.
— От чего же я защитил тебя?
Она заколебалась, но все же ответила:
— От тебя.
— О! — От мысли, что ей нужна защита, даже от него самого, Николасу захотелось кричать и немедленно заявить о своих правах на нее, пусть даже в этом не было никакого смысла. Однако влюбленность и не должна иметь смысл. Ведь речь идет о чувствах, а не о разуме. А он по уши влюблен в собственную жену. В этом никаких сомнений не было. — А потом как-то так и пошло. Я привык. Или мне понравилось? — Это было трудно объяснить. Он искренне надеялся, что она не станет спрашивать, почему ему понравилось — как и в отношении совсем другого вида деятельности, который ему тоже нравился.
— Думаю, Маргарет защищала меня, — через несколько секунд проговорила Изабелл. — Раньше я этого не понимала. Она всегда вызывала на себя неодобрение родителей, и на меня его уже не хватало. Значит, я была совершенной, в отличие от нее. — Судя по ее голосу, ничего хорошего в этом не было. — А потом, когда меня выдали замуж за
Он далеко не всегда был прекрасным человеком и всегда это знал.
— У нас есть еще около получаса, — сказал он, хотя понятия не имел, так ли это. Но он был готов на все, чтобы отвлечь ее от боли. — Хочешь, я расскажу тебе историю?
Изабелл погладила мужа по груди, потом по животу, словно он был котенком, требовавшим ласки.
— Я с удовольствием послушаю, спасибо.
Николас кашлянул, чувствуя себя довольно-таки глупо. Но одновременно он понимал, что ей это нужно. А значит, он ей это даст.
Если бы только она попросила… Нет, об этом он думать не станет. Лучше уж отвлечься. И он начал свой рассказ:
— Однажды давным-давно…
Закончив, он не мог не рассмеяться, такое негодование было на лице жены.
— Ты считаешь, я поверю, что злая колдунья на самом деле была переодетым героем? — Изабелл шлепнула его по руке. — Как же он обманул весь двор?
Николас довольно ухмыльнулся. Разумеется, ее негодование было притворным. Неужели ледяной принцессы больше нет?
— Надев платье, конечно. Тебе лучше, чем кому-либо другому известно, что одежда — это девяносто процентов того, что люди в тебе воспринимают. — Он чмокнул макушку жены. — Ведь когда ты надела то невыносимо розовое платье на наш бал, ты понимала, что именно этого от тебя ждут окружающие. А когда ты надела черную амазонку…
Он замолчал.
— Что? — спросила Изабелл.