Как роман. Удивительная жизнь Владимира Соколина

Владимир описывал эту ситуацию в своих воспоминаниях: «Революция завершилась, и для многих молодых людей, противостоящих обществу, застыла. Для них революция уснула, даже была больна. «Ностальгия по лихим кавалерийским атакам, героическим поступкам, драматичным жертвам неотступно преследовала «ветеранов» Гражданской войны и молодежь, которая хотела бы всё это испытать. Крушение недавних чаяний относительно Германии дало выход всему негодованию. Ежедневная работа, требующая усилий, бесцветная, бесславная, рисовала безнадежную перспективу в серых тонах. Кто был в этом виноват? Руководство, – говорил Троцкий, чья представительная внешность и романтический ореол отвечали на жажду приключений этой молодежи, которая избегала революции усовершенствованных шахт, восстановленных мастерских, отремонтированных локомотивов, новой рыбной промышленности, усердного, контролируемого и управляемого обучения. Эта молодежь не отдавала себе отчета в том, что, расшатывая партию и страну в столь критический момент, она льет воду точно на мельницу реакции. Демократия была господствующим лозунгом. Для молодых это означало, прежде всего, меньшую строгость со стороны аппарата, свободный выбор, какую должность занять, к какой школе примкнуть. Для более опытных призыв к демократической централизации означал, что, по их мнению, центральный комитет отклонился от этого основополагающего правила устава партии. Для руководителей демократией была организация, когда массы имели право выбирать доверенных людей, наделенных полномочиями продвигать социальное бесклассовое государство и когда они имели право и обязанность контролировать деятельность руководителей в этом направлении. Таким образом, речь шла не о простой и ясной статистике за или против, но о качественной дифференциации, лежащей в основе советизма. Речь не шла о том, чтобы предоставить судьбу режима на волю всеобщих выборов, чтобы узнавать из газет, избрал пролетариат или нет хозяев своих судеб. Прежде всего, это была дискуссия о том, как развивать революцию. Казалось, что обсуждался только внутренний режим партии, однако там, где существует лишь одна партия, все слои населения влияют на неё и пытаются выразить свои интересы через тот или иной орган власти, в итоге кризис внутри партии может легко превратиться кризис всего режима».

Не доставало огромного авторитета Ленина, чтобы разрешить все разногласия. Его товарищи подходили к уже неизлечимо больному с почти суеверной надеждой и спрашивали: прав ли тот? Нужно ли принять такие меры? Ленин слушал, качал головой, издавал загадочные восклицания. Иногда при упоминании имени он реагировал резко отрицательно. Но также случалось, что он отвечал на горячие вопросы своих обеспокоенных друзей cмехом, который своей безжалостной выразительностью заставлял их похолодеть.

Смерть Ленина

Владимир снова оказался в первых рядах, когда умер Ленин. Он описывает происшедшее таким образом: «Зимним вечером, когда было очень холодно, к восьми часам Каменев позвонил мне в Совет, где я оставался до десяти-одиннадцати часов. Он попросил меня не отлучаться и повесил трубку. Через час или два он снова позвонил». Инструкции были четкими: «Я должен был подготовить визит профессора Абрикосова (анатома) и скульптора Меркулова к телу Ленина, умершего этим же вечером в 18:50. Я не должен был никому ничего говорить, даже тем двоим, с кем я должен был отправиться в Горки (дачу Ленина). Меркулов, красивый одухотворенный армянин, размахивал передо мною мешком с гипсом и ворчал: «Если это не Каменев, то кто тогда?» … Когда человек в черной кожаной униформе появился, чтобы сообщить мрачным голосом, что машина готова, скульптор выказал признаки беспокойства. Он попытался пошутить: “Случайно не мою собственную маску вы хотите заставить меня сделать? Я во всем признаюсь, не стреляйте! Я купил этот гипс на черном рынке, я люблю красивых девушек и не знаю, кто из этих товарищей прав. Убейте меня быстро, у меня больное сердце”. Заметив мою непривычную холодность, он извинился и больше ничего не говорил».

Владимир писал о той исторической ночи: «В ту ночь я держал постоянную связь с резиденцией Горки и некоторыми службами, которые занимались похоронными делами. Многие из них были уже напрямую извещены. На следующий день на XI съезде советов России Калинин открыл сессию такими словами: “Товарищи, прошу вас, встаньте, Владимир Ильич умер”.

Как будто пуля пролетела сквозь Большой театр. Единодушный стон сотряс грудь. Несколько женщин вскрикнули, другие лишились чувств. Через несколько дней, 26 января 1924 г. на II Всесоюзном съезде советов Сталин произнес взволнованным, но твердым голосом замечательную клятву верности, своеобразное краткое и захватывающее надгробное слово, которое легло в основу всей последующей политики СССР».

Когда Ленин умер в начале 1924 г., повсюду в Европе это было встречено со всеобщим удивлением. Прежде неоднократно обсуждали вероятную смерть Ленина, и все гадали, что должно произойти с Россией, когда его больше не будет.