Как рождаются и умирают монстры (СИ)

– Следы останутся, – произнес Селвин, когда тот замахнулся для удара.

– Я этого и хочу, – бросил Джагсон и нанес первый удар на беззащитно распластанное на кровати тело Гермионы.

Удар пришелся на живот, и девушка взвизгнула. Не дав ей и пары секунд передышки, Пожиратель обрушил два точных удара на ее грудь, явно стараясь задеть соски, а следующие два на талию. На бледной коже стали проступать красные следы, а в районе соска правой груди, куда попал кнут, сконцентрировалась резкая боль.

Джагсон схватил за волосы захлебывающуюся в рыданиях девушку и, повернув ее к себе лицом, прошипел:

– Больно, сучка? Мне вот было. И ты ответишь за свою выходку втридорога.

Гермиона снова почувствовала вторжение пальцев в свой узкий вход.

– Уже мокрая, но недостаточно, – сказал Селвин.

– Что ж, очевидно, как и все шлюхи, она любит погрубее, – прокомментировал Джагсон. – Поможем сучке получить более яркое удовольствие.

Девушка едва успела понять, что он имел в виду, как острая боль от соприкосновения кнута с нежной кожей ее половых губ пронзила ее будто шампуром. Боль в груди была пустяком по сравнению с этим. Новый удар погрузил ее в полубессознательное состояние.

<Конец жестокой сцены>

На минуту Гермионе показалось, что она оглохла от собственного истошного вопля, потому что то, что случилось потом, произошло для нее в абсолютной тишине. Несмотря на пелену, застилающую ее глаза, она видела, как какая-то сила отбросила Джагсона на несколько метров от нее, и как Селвин открыл рот в безмолвном крике и, слетев с кровати следом за товарищем, рухнул на пол и больше не шевелился.

Хоть слезы и затуманивали ее взор, она лишь по мягкому прикосновению пальцев к ее щеке поняла, кто перед ней.

– Ничего, лапонька, мы все это залечим. Все будет хорошо, – проговорил он, но Гермиона слышала сказанное лишь урывками.

– Антонин, – только и смогла выдохнуть она, перед тем как провалиться в забытье.

Это точно был Джагсон. Больше никто не осмелился бы притронуться к его собственности. Так думал Антонин, когда они с Роули шли по коридорам Мэнора.

Когда он в очередной раз бросил взгляд на группу рабынь, сидящих чуть в отдалении от места, где он стоял, беседуя с Яксли и Ноттом, Антонин заметил, что его грязнокровки среди них нет. Поначалу он подумал, что она опять предприняла попытку к бегству. Он подошел к Малфою и попросил призвать эльфов, чтобы те нашли беглянку на территории поместья. Он знал, что за пределы ограждений ей все равно было не прорваться.

Одна из эльфиек, сказала, что видела, как двое мужчин несли девушку, которая была без сознания, по направлению к гостевым спальням на втором этаже. И его поглотила ярость. Захватив по пути Роули, который только что прибыл в поместье, он направился на поиски грязнокровки.

Истеричный крик раздался за одной из дверей на втором этаже, и Антонин, не раздумывая, взмахом волшебной палочки снес ее с петель. Луч Эверте Статум ударил в грудь нависшему над его грязнокровкой Джагсону, и тот отлетел к окну, ударившись о массивный подоконник. Селвин, попытавшийся отбиться, получил от Антонина модифицированное им Режущее, а Роули в тот же момент метнул в него Отбрасывающее, а следом Парализующее.

Долохов подлетел к кровати, на ходу снимая чары Инкарцеро. Девочка едва шевелилась, когда он коснулся ее, и отрубилась сразу же, как произнесла его имя. Он сильнее сомкнул пальцы на палочке и перевел взгляд на Джагсона, который уже начал приходить в себя.

Никто не смеет трогать мою грязнокровку. Ублюдок за это заплатит.

– Что я тебе сказал тогда в Азкабане, Джагсон? – стальным и совершенно спокойным голосом произнес Антонин, встав в метре от сидящего на полу мужчины. – Я сказал тебе, держаться подальше от моей собственности. Но, похоже, слов ты понимаешь. Придется учить тебя действиями. Круцио!

Антонин знал, что боль, которую приносит сейчас Джагсону его Пыточное практически нестерпима, ведь он был просто в ярости. Он ненавидел этого человека каждой клеточкой своего тела и хотел, чтобы он в десятикратном размере ощутил те муки, которые наверняка испытывала его маленькая грязнокровка.

К неудовольствию Антонина, Джагсон не доставил ему радости своими длительными криками, а вырубился от болевого шока уже после третьего Круциатуса.

Так просто ты не отделаешься, мразь.

Долохов стал рисовать в воздухе руну.

– Что ты делаешь? – спросил Роули. – Надо стереть им память.

– Сотрем. Но сначала я оставлю ему маленький подарочек, – отозвался Антонин.

Закончив рисунок, он толкнул его ладонью по направлению к Джагсону, и тот осел у него на груди и растворился.

– Забвение придется накладывать тебе, я не в том состоянии, – произнес Долохов, – не смогу сейчас достаточно сконцентрироваться.

– Чем заменим воспоминания? – произнес Роули, вскинув палочку и направив ее на Селвина.

– Они нажрались, сцепились из-за шлюхи и вырубили друг друга.

– А как же Малфой? Он все знает.

– Я поговорю с ним. Мне есть, что предложить ему за молчание.