Как рождаются и умирают монстры (СИ)

Гермиона не успела посмотреть, куда именно его повели, потому что Долохов дернул ее вправо, и они свернули в длинный узкий коридор. Пройдя его, они вышли в небольшой круглый атриум, по периметру которого была целая череда дверей. Первое, что ощутила Гермиона, оказавшись здесь, это просто невыносимая жара и совершенно сухой воздух, который обжигал слизистую носа. Казалось, они стоят посреди пустыни.

Долохов подвел Гермиону к деревянным скамьям, расположенным в центре атриума.

– Чтобы ни шагу отсюда, пока я не вернусь, поняла? – бросил он, заставив Гермиону опуститься на скамью.

Девушка кивнула.

– Я серьезно, грязнокровка, – глаза Долохова засветились опасным блеском, похожим на тот, что она видела в них во время битвы. – Все камины зачарованы, пройти через них грязнокровки могут только в сопровождении своих хозяев. И не думай, что кто-то в новом Министерстве станет тебе помогать. Для всех тут ты лишь движимое имущество. Так что сиди смирно и жди меня, поняла?

– Да, – слабо отозвалась Гермиона.

Долохов пронзил ее цепким взглядом и, развернувшись, направился к одной из дверей, вскоре скрывшись за ней.

Оставшись в одиночестве, Гермиона задумалась о Невилле. Зачем его привели сюда? Где его держали до этого? Вид у него был такой, будто все это время он провел в Азкабане или где-нибудь в шахте, добывая алмазы и золото.

Переживания о судьбе Невилла стремительно сменились напоминанием, зачем тут она, когда одна из дверей приоткрылась и оттуда выглянула медсестра, подзывая очередного пациента.

Гермиона была дочерью дантистов, и ей с раннего детства приходилось часто бывать в клиниках, навещая родителей, поэтому она никогда не испытывала страха перед приемом врача. Но сегодня ее сердце колотилось, как у кролика, пойманного охотником. Она отчаянно пыталась отогнать страшные мысли, но те упорно лезли в голову вновь и вновь. Сегодняшний день был роковым. Одним из тех дней, что круто меняют жизнь, кардинально, безвозвратно. И она ничего не может сделать, чтобы предотвратить это. В попытке подавить слезы, девушка крепко стиснула зубы и сжала руки в кулаки.

Через пятнадцать минут вернулся Долохов, держа в руках какую-то бумагу, сложенную пополам. На ее безмолвный вопрос он ответил:

– Твоя анкета.

Он опустился рядом на скамью. Гермиона сидела, уткнувшись взглядом в свои колени, и то и дело заламывала пальцы, всем своим видом выдавая крайнюю степень напряжения. Долохов же, напротив, выглядел слишком спокойным. Он сидел, чуть расставив ноги и сцепив пальцы в замок, и буравил стену напротив. Его расслабленная поза и безразличие ко всему происходящему заставляло девушку нервничать еще сильнее.

Спустя еще минут двадцать одна из дверей с шумом распахнулась, и в атриум практически пулей вылетела женщина в халате целительницы, побежав в коридор.

– Я скоро вернусь, – сказал Долохов и, поднявшись со скамьи, также направился в коридор.

Ожидание давило на Гермиону. Она бы предпочла, чтобы все закончилось сразу, как они пришли. Время от времени в атриуме появлялись новые посетители, двери кабинетов то и дело хлопали, впуская и выпуская пациентов и целителей. Гермиона в какой-то момент даже стала думать, что, может, Долохов все уладит, и ее не будут подвергать этой унизительной процедуре. Но, когда зерно надежды начало давать первые корешки в душе девушки, вернувшийся вскоре следом за целительницей Долохов разбил ее зародившиеся иллюзии вдребезги, сказав:

– Мы следующие, грязнокровка.

Они подошли к кабинету, откуда несколько минут назад выбегала целительница, дверь так и оставалась открытой. На секунду Гермиона замерла в проеме, но, ощутив на спине ладонь Долохова, все же прошла внутрь.

Медицинский кабинет был небольшим и выглядел совершенно обычно – у окна стол, за которым сидела целительница, напротив – кушетка, накрытая больничной простыней, у стен – полки, заполненные различными зельями и свитками. Гермиона и сама не знала, что она ожидала тут увидеть. Возможно, котел и прыгающих вокруг него чертей, готовых сварить ее в кипятке. Ведь ее восприятие происходящего сейчас было именно таким – это был разверзнувшийся ад.

Когда они вошли, целительница, до этого выводившая что-то пером на пергаменте, подняла глаза от бумаг и смерила девушку нечитаемым, каким-то совершенно стеклянным взглядом.

Для нее это обычная работа, не так ли? Просто еще одна процедура. И плевать, что ее, такую же женщину, сейчас лишат очень важной частички, делающей ее творцом новой жизни.

– Фамилия? – спросила целительница.

– Грейнджер, – ответил за Гермиону Долохов, отдав целительнице ее анкету.

Женщина пробежалась глазами по бумаге, а затем бесцветно проговорила, обращаясь к Гермионе:

– Садитесь на кушетку.

Девушка вздрогнула, ощутив на своей спине ладонь вновь подошедшего к ней Долохова. Сейчас каждый ее нерв, казалось, был оголен так, что любое прикосновение чувствовалось, как движение наждачной бумаги по коже. Она проследила взглядом за целительницей, которая прошла к полкам и взяла оттуда пузырек с мутно-зеленой жидкостью. И тут ее будто накрыло словно волной во время прилива.