Помассировав переносицу, принцесса повесила на крючок плащ и зонтик. Подумав, скинула и обувь: вряд ли Лис одобрит грязные следы на паркете. Кем бы ни считала её девчонка – заносчивым ребёнком, высокомерной задирой, – у Эйвилин имелись представления об уважении. Она умела быть благодарной – в той степени, в которой обязывало воспитание.
Из-за духоты проступал пот. Промаявшаяся невыносимые минуты, обмахиваясь желтыми листами со стола, она-таки приоткрыла окно. В комнату сразу хлынула спасительная прохлада. Несколько записей улетело на пол – принцесса подняла их, положила обратно и накрыла книгой. «Властелин тёмного пути», – гласили убористые буквы на обложке. От удивления Эйвилин пролистала до середины. Так и есть: драма о заклинателях из выдуманного восточного царства. В прошлом году она вызвала фурор, набрала тысячи читателей и обогатила автора, ведь каждый уважающий себя издатель посчитал своим долгом выпустить её под уникальной обложкой в широкие массы. Кто бы предположил, что хмурая Лис, хладнокровно перерезавшая горло охраннику в тюрьме, читает о безответной любви? Романтика с ней как-то не вязалась. У особ вроде неё ожидаешь обнаружить литературу о полировке клинков, выдержки из очерков о политике, сборники трудов по военному искусству, но никак не популярную новеллу. Из любопытства она перебрала оставшиеся книги: классика (тоже о любви!), сказки, легенды с разных концов мира, драматичные выдумки, интерес к которым почему-то приписывали только подросткам, футуризм – чтение её знакомая, похоже, обожала и долю жалования отдавала книжным лавкам. На вкус Эйвилин, сюжеты были сложноваты: уже описание завязывало в мозгу узелочки. Ей нравились истории попроще, интуитивно понятные и обязательно с благополучным финалом для главных героев. Лучше не придумаешь, ведь книга на то и книга – отдыхать, очаровываться и мечтать о рыцарях. Лессия вот с ней не соглашалась: до замужества, просиживая часы в библиотеке, она твердила, что автор тем талантливее, чем неожиданнее его ходы и чем хитрее он приводит героев к эпилогу. Возможно, им с Лис нашлось бы, о чём поговорить, – двум любительницам трудностей.
Если бы Лессия выжила.
Она сморгнула подступившие ни с того ни с сего слёзы и принялась расстёгивать платье. В поместье генерала Партлана революция заявилась без спроса – единовременно, надо полагать, с первым выстрелом в стенах Парящего Двора. В тюрьме она слышала, что произошёл пожар: Равель заживо сгорел прямо в спальне, рядом, под балками, обнаружили останки малыша Винна. Обугленное до неузнаваемости тело женщины скрючилось в коридоре. Тюремщики злорадствовали: мадам Партлан, позабыв и о ребёнке, и о супруге, бежала вон из комнаты – да бессмысленно. «Неправда, неправда, неправда!» – крутилось на языке. Лессия души не чаяла в красивом румяном Винне – ни чёрточкой не похожем на отца, зато обладающем пронзительно-синими глазами. Нюанс, ставший поводом для пересудов, откровенного осуждения высшего общества и размолвок женщины с ревнивым мужем, красавица-подруга с теплотой именовала «божественной волей» и любила сынишку тем крепче, чем громче сплетничали за спиной. От неё он унаследовал белокурые локоны, правильный овал лица и прозрачно-светлую кожу; от второго родителя, помимо необыкновенного цвета радужки, – прямой нос и изящные руки музыканта. По иронии, виновник слухов не гнушался привозить малышу подарки – передавал, к его чести, через посыльных, – на приёмах веселил мальчишку играми, в городе, выпади выходной, покупал для него билеты в кукольные театры и цирки. Рисковая Лессия словно нарочно подбрасывала поводы для кривых толков, подталкивая Винна ближе к любовнику. Не стыдилась сына – обожала.
Точь-в-точь как демона, в которого по несчастью влюбилась задолго до свадьбы.
Эйвилин перекрыла кран и провела по водной глади ребром ладони.
Холодная.
От недовольства она закусила щёку. Во дворце слуги подогревали ванну: никогда раньше ей не приходилось купаться в воде, от которой кожа покрывалась пупырышками. Между мокрыми пальцами по ощущениям перекатывались крупинки песка. Да и на вид та была слегка ржавой. Отвратительно!
Возвратившись в комнату, она осмотрела себя в зеркале. Девушка напротив – исхудавшая, со спутанными волосами и опухшими глазами – и рядом не стояла с принцессой Эйвилин Арвель. Пыль укрыла лицо маской; у виска, на лбу, у губ запеклась кровь. К боку намертво прилипла марля.
«В гроб посимпатичнее кладут», – поморщилась девушка и ощупала ссадину у виска. Тот парень на силу не поскупился – умудрился рассечь ей даже бровь. Как знать, до чего бы докатилось, не появись в камере… Морок чужого прикосновения обжёг пострадавшую кожу.
— Я предупреждал вас не совершать глупостей, Эйви. Напрасно вы убежали от меня.