Читаем Как сперли ворованный воздух. Заметки о «Тихом Доне» полностью

Р остовский историк Андрей   Венков обратил внимание на такой шолоховский пассаж: « Только в 1918 году история окончательно разделила верховцев с низовцами. Но начало раздела намечалось еще сотни лет назад, когда менее зажиточные казаки северных округов, не имевшие ни тучных земель Приазовья, ни виноградников, ни богатых охотничьих и рыбных промыслов, временами откалывались от Черкасска, чинили самовольные набеги на великоросские земли и служили надежнейшим оплотом всем бунтарям, начиная с Разина и кончая   Секачом » (ТД: 6, I, 9).

Поскольку бунтовщика Секача ни русская, ни донская история не знают, а сам Шолохов уклонился от ответа, кто же этот безвестный народный герой (такой вопрос прозвучал из зада на одном из выступлений перед студентами), Венков предположил, что речь про «последнего донского бунтовщика» Фоку Сухорукова. Однако Фока не был самостоятельной фигурой, фольклорной памяти по себе не оставил, и «надежнейшим оплотом» Дон ему не стал. Да и до бунта в разинском его понимании дело не дошло – имело место неповиновение, самовольный уход казаков с «Кубанской линии», куда они были переселены по указу императрицы, и только. Сухоруков подвергнут был позорному наказанию (1793) не в одиночку, но с Трофимом Штугаревым, Саввою Садчиковым, Иваном Подливалиным и Дмитрием Поповым. Но руководил тем «бунтом» не Сухоруков, а уроженец Пятиизбянской станицы Белогорохов, который, впрочем, также не пытался поднять Дон, он предпочел отправились в Петербург с прошением к Екатерине II, где и был арестован

Поэтому здесь имеется в виду, конечно, не некий неизвестный Секач, а Пугач – Емельян Пугачев. Просто почерк в подлиннике был не особенно разборчив, а самостоятельно продолжить третьим именем ряд «Разин – Булавин…» Шолохов не мог.

Окуда же взялся мифический Секач?

В письме, полученном мною 2 марта 2009 года Андрей Венков пишет:

«Я исхожу из того, что стоявшее в оригинале  слово "Фокою" было написано с "Ф" в виде перечеркнутого в середке "О", а при скорописи оно похоже на "С". Из ошибок в географических терминах видны особенности скорописи оригинала, в частности "л" он (настоящий автор) писал, как "х", а "д", как "б", "хвостиком" вверх, "е" заваливал, оно походило на "о" И "Фокою" можно было прочитать как "Оокого", "Сокого", "Сокочо", а несколькими главами дальше Вёшенский полк ведет бой. И бои в июле Вёшенский полк вел у слободы Секачи. В романе этого нет, а в черновиках могло и быть. Это – догадка, допуск. Но "Пугача" прочитать как "Секача", которого никогда, кстати, не было, невозможно.Сожалею, но я не считаю автором Крюкова. Разговор на эту тему может быть долгим, но для начала укажу на то, что это имя еще в 20-е годы озвучил (намеком) Серафимович, а потом в 30-е годы признание, что Шолохов списывал у Крюкова, выбивали из местных казаков органы. А сами, судя по всему, Шолохову под расписку материалы (для копирования) давали и забирали».

Если в распоряжении Шолохова был многоуровневый черновик, слобода Секачи и впрямь легко могла превратиться в имя мифического бунтаря.

Это, конечно, только версия, но ошибки в понимании протографа многократно встречаются в каждой части романа. Чего стоит, к примеру, такая приписка на полях: « колосистый  месЕц » (1/23). Имеется в виду колёсистый месяц – месяц колесом, то есть луна. Сравним: « Конь бочит голову, изогнув колесистую шею …» (3, VII, 288).

Из материалов «черновиков» четвертой части:

« Д а я почти что неграмотный! Читаю вовсе   тупо » (4, II, 21; по рукописи: 4/14). Ясно, что в протографе было « Читаю вовсе   туго ». Ср. в дневнике студента-математика: «Боярышкин молчал (у него ломил “кутний”, как он выразился, зуб), а я очень туго  вел разговор» (3, XI, 311).

« В  низенькой комнате, освещенной крохотной лампенкой …» (4, II, 25). Так и рукописи (4/17). Поскольку в Донском словаре и в СРНГ такого диалектизма нет, можно было бы предположить, что « лампенка » – лампадка протографа ( лампат , лампатик  – по СРНГ калужское). Разница в двух буквах. (Однако не исключена и «лампенка».)

  « Ч ерез два часа наступление возобновилось сызнова » (4, II, 28). Это вульгарная тавтология появилась при позднейшей редактуре. Но в «черновиках» (а, значит, и в протографе) правильно: « началось сызнова » (4/19).

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

История / Литературоведение / Образование и наука / Культурология