Как сперли ворованный воздух. Заметки о «Тихом Доне»

Интонационно к «Тихому Дону» близка его повесть «Зыбь». Опубликованная в 1909-м, благополучном году, она лишь зарница грядущих гроз и бед, и потому по мощи с бурей «Тихого Дона» не сравнится: не было еще ни трагедии Германской войны, ни революции, ни большевистского переворота. Не было той концентрации трагического, которая и дала великого писателя, задумавшего писать бытовой роман о казачестве в 1912-м и еще не знавшего, что через два года начнется российская катастрофа. Пушкинский принцип «свободного романа» (если угодно – романа-дневника) сработал и на этот раз. Трагедия преобразила бытописательную ткань так, как она способна преобразить только душу художника.

 Чем больше мы будем читать ранние произведения этого «Гомера казачества» (сказано еще в 1910-х), тем меньше темных мест останется в «Тихом Доне» и тем лучше мы узнаем, из каких именно цветочков вызрела эта ягодка.

М. Т. Мезенцев, выявивший десятки параллелей в прозе Крюкова и в «Тихом Доне» [2] , заметил, что Фе дор Крюков – художник, не боявшийся самоповторов. (Уточним: то, что на первый взгляд представляется самозаимствованием, можно назвать каноном . Этот метод литературной работы очень похож на метод работы нерядового иконописца. Суть его в развитии и переосмыслении уже раз написанного, в попытке каждый раз написать лучше, чем в прошлый раз.)

При этом Крюков не боится вербальных повторов даже в одном абзаце. Это не недосмотр, а черта стиля: таким образом ткется затейливый узор его поэтической ткани. Именно узор , словесный обряд, строго расчисленный и регламентированный традицией, как фольклорный хоровод :

« Грело солнышко. Тонкие тени от голых веток робким сереньким узором ложились на зелено-пестрый ковер непаханой балки. Тонким, чуть уловимым, нежно жужжащим звоном звенели какие-то крошечные мушки с прозрачными крылышками, весело кружились в свете, нарядные, резво-радостные, легкие, праздничный хоровод свой вели... И тихо гудели ноги от усталости. Тихо кралась, ласково обнимала голову дремота. Так хорошо грело спину солнышко …» («Зыбь»).

Это же целиком относится и к тексту «Тихого Дона». Но вот что удивительно: цепочки тех или иных самоповторов «Тихого Дона» неизменно начинаются с аналогичных оборотов и метафор, которые мы находим в ранних произведениях Крюкова. При этом зачастую это именно развитие авторских метафор Крюкова, а иногда – просто сходные речевые обороты, на которые, казалось бы, не стоило и обращать внимания…. Если бы не одно «но» – возможная только при заимствовании (или самозаимствовании) концентрация данных повторов вокруг одной темы или одного текстового фрагмента.

В. И. Самарин пишет, что когда-то его поразило родство интонации первого абзаца повести Крюкова «Зыбь» с пейзажными описаниями «Тихого Дона». С осознания этой стилистической идентичности именно начались и мои эти текстологические штудии:

« Пахло отпотевшей землей и влажным кизечным дымом. Сизыми струйками выползал он из труб и долго стоял в раздумье над соломенными крышами, потом нехотя спускался вниз, тихо стлался по улице и закутывал бирюзовой вуалью вербы в конце станицы. Вверху, между растрепанными косицами румяных облаков, нежно голубело небо :  всходило солнце »   ( Крюков . «Зыбь». 1909).

И еще:

« Но чаще вспоминались веселые восходы из-за верб, закутанных в голубую вуаль кизячного дымка, безмолвные, золотисто-багряные закаты с алыми стенами станичной церковки и задумавшимися галками на крестах »   ( Крюков . «Шквал»).

Интонационно сразу вспоминаются несколько мест ТД (см. на первой странице нашей дискуссии). Процитируем лишь одно: