Как Сталин Гитлера под «Монастырь» подвел

Хорошо знавший Дмитрия Васильевича известный русский мемуарист Филипп Филиппович Вигель писал о нем: «Чрезвычайно вспыльчив и нетерпелив, но необычайная сила рассудка, коим его одарила природа, останавливала его в пределах умеренности».

Трудно не согласиться с Филиппом Филипповичем в оценках характера Дмитрия Васильевича Дашкова, но тем не менее «умеренности» Дашкову порой и не хватало. Об этом, в частности, свидетельствует один случай.

Арзамасский гусь

В октябре 1815 года в литературной жизни Петербурга произошло важное событие: два будущих министра юстиции и генерал-прокурора Российской империи Дмитрий Васильевич Дашков и Дмитрий Николаевич Блудов вместе с поэтом Василием Андреевичем Жуковским основали общество «Арзамасских безвестных литераторов», или просто «Арзамас». Его эмблемой стал мерзлый гусь, отчего оно называлось еще «Арзамасские гуси».

Общество вначале собиралось исправно, каждую неделю у Блудова или Уварова. Оно возникло как бы в противовес обществу «Беседы любителей русского слова», в котором верховодили знаменитый Александр Семенович Шишков — писатель и литературовед, военный и видный государственный деятель, драматург князь А. А. Шаховской и поэт С. А. Ширинский-Шихматов. В «Беседе» все являлись на собрания облаченными в мундиры, с орденами и знаками отличий, впускались по специальным билетам. Заседания проходили хотя и торжественно, но скучно.

Иным был «Арзамас». В нем все делалось с хорошей шуткой, озорно и дерзко. Каждый «арзамасец» носил кличку или прозвище, взятые из баллад Жуковского. Дашкова, например, прозвали «Чу!». Заседания открывались «похвальным словом» кому-нибудь из «староверов» шишковской «Беседы», затем начинались розыгрыши, звучали бесконечные шутки и пародии. Были разработаны даже шуточный устав и специальный обряд принятия в члены этого союза. Участники встреч критически разбирали и собственные произведения, но делали это с неиссякаемым юмором. Вечер заканчивался обычно веселым ужином, на котором обязательно подавался арзамасский гусь, а также пением гимна, сочиненного Дашковым.

* * *

В эти годы Дмитрий Васильевич активно выступал в печати с рядом острых произведений. Писал едкие памфлеты, направленные против Шаховского. Много переводил и серьезно изучал немецкую литературу и философию. Его постоянными собеседниками были Н. М. Карамзин, В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков, П. А. Вяземский, Н. И. Гнедич и другие известные писатели и поэты.

Театральные рецензии и критические разборы будущего министра и прокурора принесли ему славу блестящего полемиста. Убойную силу неотразимой иронии Дмитрия Васильевича пришлось испытать на себе многим авторам.

Однажды произошел такой случай.

Дашков тогда был президентом Петербургского вольного общества любителей словесности, наук и художеств. Весной 1812 года в почетные члены общества предложили принять поэта графа Хвостова, слывшего в литературных кругах графоманом. Дашков голосовал «против», но другие члены общества его не поддержали.

Тогда он попросил разрешения сказать по случаю принятия Хвостова «приветственную речь», что вполне согласовывалось с правилами. Не подозревая подвоха, все любезно согласились выслушать своего президента. Что это была за речь! Похвалы в адрес нового почетного члена постоянно оборачивались иронией и сарказмом и не оставляли никаких сомнений об отсутствии у графа сколько-нибудь заметного поэтического дара.

«Ныне в первый раз восседает с нами краса и честь российского Парнаса. Всей вселенной известны его заслуги, — говорил Дашков, — это гений, единственный по быстрому своему парению и по разнообразию многочисленных своих произведений. Он вознесся выше Пиндара, унизил Горация, победил Мольера, уничтожил Расина». И далее в таком же духе.

Поэт и министр юстиции Иван Иванович Дмитриев, в подчинении которого находился тогда Дашков, несмотря на то что любил и ценил своего талантливого сотрудника, все же счел нужным его хорошенько пожурить.

На следующий после заседания день Хвостов, как ни в чем не бывало, пригласил Дашкова и других членов вольного общества к себе на обед. Дмитрий Васильевич, не ожидавший такого поворота событий, растерялся. Обескураженный, он обратился за советом к Дмитриеву.

— Что же мне делать, Иван Иванович? После того, что я наговорил вчера, мне как-то неудобно принимать приглашение.

Дмитриев решительно возразил:

— Советую ехать, Дмитрий Васильевич. Знаю, что тебе будет неловко, но ты должен заплатить этим за свою бестактность.