Как Сталин Гитлера под «Монастырь» подвел

«Если верить подсудимым, ни один из них не видел зла, ничего не говорил, и ничего не было сказано в их присутствии. Если мы объединим повествования подсудимых первой скамьи, то получится такая нелепая картина правительства Гитлера.

Оно состояло из Человека номер два в стране, который никогда не подозревал о программе уничтожения евреев, хотя он лично подписал десятки декретов, касающихся преследования этого народа.

Из Человека номер три, который был просто посредником — передавал приказы Гитлера, не читая их, подобно почтальону или посыльному.

Из министра иностранных дел, который мало что знал о международных делах и ничего не знал о внешней политике.

Из фельдмаршала, который издавал приказы для вооруженных сил, но не имел представления о результатах их воплощения в жизнь.

Из главы управления безопасности, который считал, что полицейские функции возглавляемых им гестапо и СД были одного порядка с чем-то вроде регулировки дорожного движения.

Из партийного философа, не имеющего представления о насилии, которое порождала его философия в XX веке.

Из генерал-губернатора Польши, который царствовал, но не управлял.

Из гауляйтера Франконии, чьим занятием было клепать грязные статейки о евреях, но который не имел представления, что их кто-нибудь будет читать.

Признать этих людей невиновными, значит с тем же основанием сказать, что не было войны, не было убийств, не было преступлений».

А вот что сказал Главный обвинитель от СССР Роман Руденко:

«Мы спрашиваем, подтвердилось ли на суде предъявленное подсудимым обвинение? Доказана ли их вина? На этот вопрос можно дать только один ответ. Эти преступления доказаны. Их опровергнуть не могли ни показания подсудимых, ни доводы защиты. Их опровергнуть и нельзя, потому что нельзя опровергнуть истину, а именно истина является прочным результатом настоящего процесса, надежным итогом наших длительных и упорных усилий».

Капелланы организовали прощальные встречи осужденных с семьями. Это была одна из последних услуг, которую священники могли оказать приговоренным к смерти.

В течение всего процесса священники присматривали за родственниками нацистов, следили, чтобы у них была крыша над головой и еда, чтобы не впадали в отчаяние и не опускали руки.

Пожалуй, по ходу процесса оба капеллана — Гереке и О’Коннор — стали испытывать на себе действие стокгольмского синдрома. Ведь с этими людьми они проводили очень много времени. Особенно с семьями.

Капелланы считали, что никто из родных не должен быть наказан за это — особенно дети. Гереке пытался думать о том, что даже они когда-то были невинными младенцами — это помогало относиться к ним по-христиански.

Пастор Гереке одним из первых оказался на месте смерти Геринга. Одна из предсмертных записок предназначалась ему.

Она гласила: «Пожалуйста, скажите моей жене, что это не было обычное самоубийство».

Капелланы проводили каждого приговоренного из камеры в спортзал, в котором состоялись казни, и вверх по тринадцати ступеням на эшафот, а также присутствовали при повешении.

После казни капелланы пришли помолиться над телами повешенных. Увиденное там настолько потрясло их, что они дали друг другу слово никогда и никому об этом не рассказывать.