Заходишь и сразу чувствуешь такие, говоря одним словом, – прения, прямо от входа начинаются: преют три разнообразных женщины, а далее – мобильный коллоквиум, не обойти, протискивайся, и за углом, в тупичке уже винпозиум разворачивается. И в сторону винпозиумных несется свежий голос: «Василёк, ты там чью водку разливаешь?» И отвечать не надо, от самого вопроса уже Васильку хорошо – присматривают за ним, а остальному букету вокруг – и подавно, и они нестройно и трепетно поднимают свои пластиковые кубки, показывая царице бала: «Твою, хозяюшка, твою, как можно другую? Что ты, право?!» А она, сверкая огнями в стеклах очков, улыбчивая и подвижная, как диковинное блюдо пудинг, уже греет мне беляш с мясом, наливает соточку и нахваливает огурцы. Смела и прекрасна женщина, которая надевает на работу нечто такое полосатое в облип и ценит свой второй подбородок не меньше, чем первый.
Уже и кругляш огурца, отрезанный криво и вкусно, зацепил я (за два рубля!) и ей успел рассказать, как замерз: «Все пешком да пешком!», и две ее товарки мне предложили прямо на прилавке разбить свой бивуак рядом с их пиршеством, не отойти даже – пленарное не утихает, и она модерирует: «Идите, мальчики, курить на улицу, и я подышу!», и заметил я на троих хозяек тарелку с «яишенкой» под красное вино и женские разговоры: «Всё будет хорошо и все поженятся!», и кепку повесил на вентиль батареи, и – наконец-то! И закусил мягким маринованным колесиком.
И еще, и чаю, с лимоном, с сахаром и – по новой! Ну где так, чтобы сто пятьдесят за 150, с такими разносолами, и с прениями народными, и королевна-мать – вот с кого бы я женский народный образ лепил, если б только умел! Кто нас всех, разных, калечных-траченых, глухих – кто с морозу, кто от плеера в ушах, примореных-дерганых, – так вот примет! И себя не забудет, хлебнет с товарками и поужинает тут же, не слезая с трона. Кто так умеет, чтобы и сама собой, и с каждым каликой перехожим переговорит и «отпустит» ему, с бесстрашной деликатностью? Кто еще, увидев перед собой человекообразное в мужском одеянии, ласково скажет ему: «Ну что, мой хороший, вина? Как почему, ты же сто просишь, а двести – это стакан?! Сырок и конфетка? Только конфетка?» Кто еще может так умягчить дикое сердце? Знаменитая дрессировщица Бугримова вела себя несравненно грубее и не рисковала работать без брандспойта.
«А какое вино было у хозяек?» – можете вдруг спросить вы. А я вам отвечу: красное вино из белой коробки с надписью «ООО Олимп». Что еще хотите вы узнать про это вино? Я и сам читать дальше не стал, для меня винодел с таким вологодским выговором – лучшая из рекомендаций. И если вы уж так хотите знать название, пусть будет – «Жена Цезаря» – это красиво и вне подозрений, или попроще – вино красное «Приёмистое».
И колышется озерцо человеческое, натекшее в прогретый подвальчик. И тут – обязательно, никак без этого нельзя – фоном, тихонько задребезжит что-то похожее на Окуджаву: «До свидания, мальчики! Мальчики, постарайтесь вернуться назад…»
10. Отдых от искусствоведения
Сколько можно уже резвиться на своей небольшой профессиональной полянке! Посмотрите на всё это свежим и отрешенным взглядом: вернисаж, публика, художник, критик…
Масштабируйте событие, представьте, как оно выглядит из соседнего музея, города, континента, планеты, солнечной системы.
Успокойтесь: вас, всех вас, всех нас – не было видно уже на первом уровне масштабирования.
Поезжайте в соседний музей, город и далее – по списку: проверьте оттуда свои оптические умозаключения на практике.
Потеряйтесь для всех на время и, по возвращении, почувствуйте новизну оставленного и радость обладания существующим.
Волошинская полинезия
Уже малолюдный и еще холодный феодосийский поезд – конец сентября. Одеял пока нет, выдают китайские покрывала с иероглифами. Соседки к утру накрылись свободными матрацами, дыхание стало бледным паром. Первый украинский восход обнаружил за стеклами вагона желто-белые локоны трав. Иней. От пограничной станции прочесывают состав офени:
– Носки, колготки детские! – Между собой: «Кривой Рог – он хоть короткий, но полный». С кавказским акцентом: «Конфеты воруем, дешево продаем!»
Устраиваясь на постой, отмечаешь свою еще континентальную нервозность. Хозяева, чудные флегматики, лениво беспокоятся: «Сыровато у нас». С южным равнодушием-радушием поясняют: «Будете кого водить – мы никогда не против». Напрочь отказываюсь водить. Сочувствуют: «Вас кто-нибудь обидел?»