Как тебе такое, Iron Mask?

Ведущий призвал к бурным аплодисментам.

– Кого, как не тебя, спрашивать о проблемах детей политиков, но скажи, ты хорошо знала Михаила Николаева? Он ведь когда-то давно, в начале девяностых, тоже работал в команде твоего отца?

– Я хорошо знала их всех, – отвечала гостья с загадочной улыбкой, получилось странно-порочно. – Так, кстати, будет называться моя книга, которая выйдет после Нового года. – Она поулыбалась новым аплодисментам. – Но, если честно, как раз Николаева я мало знала. Так. Шапочно.

– Но на самом деле я позвал тебя говорить не о нем, а об аутинге. Знаменем которого ты стала в России.

Раздались отдельные жиденькие хлопки, но крупный план выхватил недоуменные лица из зала, кто-то кого-то переспрашивал.

– На протяжении нескольких лет ты была, пожалуй, единственным публичным лицом, которое регулярно подвергало аутингу других публичных лиц, – зачитал ведущий по своей карточке в таком тоне и манере, будто это сообщение ТАСС. – В том числе, кстати, среди них были мои коллеги – журналисты.

– Да, Андрюша, но не совсем, – многозначительно ворковала гостья. – Они все-таки в основном были не журналисты, не телеведущие, а пропагандисты, так что не называй их нашими коллегами, Андрюш.

– И после каждого скандала в тусовке, даже либеральной, близкой тебе, обсуждался вопрос: корректно ли разоблачать чужую личную жизнь ради политической борьбы?

– А что такое аутинг? Я не в курсе, – внезапно вклинился Максим Николаев, у которого в руках почему-то оказался микрофон.

Ему никто не ответил, а недочет с микрофоном быстро исправили.

– Да, – торжественно заявила гостья и подчерк-нула это паузой. – Это некорректно и неприемлемо. Но у нас это единственный способ на что-то повлиять. По крайней мере, был вот до последних дней. Сейчас, надеюсь, появятся другие. Но поживем – увидим… Действительно, только так можно было сбить корону с этих людей. В отношении нас они творили беспредел, играли не по правилам, а мы, получается, должны были в ответ быть такими интеллигентиками, иисусиками – и их покрывать?

– Я такого не говорил.

– Они, получается, ведут двойную жизнь, причем даже толком не скрываясь. В клубах, не в клубах, на вечеринках делают то, что сами же публично осуждают с экрана, с трибуны… И как с этим можно еще бороться?

На крупном плане – старая актриса. Она задумчиво кивала.

– Ну хорошо, Ксюш. Что ты можешь сказать о Николаеве-младшем?

– Н-ну, это смотреть надо.

– Впервые в эфире! Эксклюзив! – возопил ведущий. – Мы увидим, как это происходит! Королева российского аутинга впервые делает это перед камерой!

Ей уже несли сумку-макси, добавлявшую к ее наряду еще один, четвертый, цвет.

– Простите, Ксюшенька, а насколько это этично? – спросил демократ первой волны.

– Мы же уже разобрались, что это неэтично, но необходимо, – ответил за нее ведущий, сорвав новые аплодисменты.

– Ксюша, а я вас же вот такой помню, – вдруг демократ показал рукой и улыбнулся, обнажив плохие зубы.

Ксюша не отреагировала. Он явно не входил в число желаемых «их всех».

– Я имею в виду, что семья Николаевых же повержена. Этот враг побежден. А как же милость к падшим, к которой призывал Пушкин?

– Знаете что? – резко ответила гостья. – Пушкин – это, конечно, наше все, но все-таки было бы полезно, если бы общество узнало, что в семье этого, как он там себя назвал… Верховного эмиссара?.. Считай, главного борца за так называемые традиционные ценности – тоже может быть такое. Чтобы люди и сейчас, и через десять лет понимали, что если им из телевизора авторитетный дядька говорит, что черное – это черное, а белое – это белое, то это совершенно не значит, что дома у него именно такая палитра…

Теперь уже ведущий бил в ладоши, ловко прижав куда-то и микрофон, и брендированную картонку.

Гостья деловито вынимала из черного бархата хрустальный шар и чуть не выронила, и синий луч, данный из потолка в приглушившемся свете, не сразу в него попал.

– Я подам в суд! Я официально требую прекратить аутинг!

Это кричал Максим Николаев, уже без микрофона, но камеры на него даже не поехали.

Она уже водила руками.

Он заметался, побежал, подбежал к ней, то ли успел толкнуть, то ли она сама дернулась, но шар упал, и гулко покатился, и, кажется, даже треснул, но это не успели выхватить светом.

Дальше, как всегда, прискакала охрана, вероятно, дежурившая за декорацией; с опозданием дали полный свет, Максима уводили, виртуозно материлась гостья; народ был воодушевлен.