Как управлять поместьем: пособие для попаданки (СИ)

В конюшне стоят и еще несколько породистых лошадей, в том числе рыжая пара, которую запрягают в экипаж для парадных выездов.

Потом мы заходим в коровник, и мне так хочется парного молока, которое как раз процеживает румяная женщина, что я требую принести кружку. Доярка не может сдержать улыбки, видя с какой жадностью я пью.

Мне кажется, что я попала в детство, и мне так хочется продлить это ощущение щенячьего восторга, что я не спешу возвращаться в дом. Мы с Варей садимся на лавку в небольшом помещении, где стоят деревянные ведра, маслобойки и еще какая-то незнакомая мне утварь. Дверь на улицу чуть приоткрыта, и оттуда тонкой струйкой тянется воздух морозный.

Сидим мы молча. Я вспоминаю деда, отчаянно пытавшегося сохранить колхоз даже в новое, уже рыночное время, и бабушку, от которой всегда пахло как раз молоком и свежим хлебом. А о чём думает Варя, я не знаю.

И когда я слышу чьи-то голоса с улицы, я недовольно морщусь — мне хотелось еще немножко побыть во власти воспоминаний.

Разговаривают двое — мужчина и женщина. В женщине я сразу узнаю Настасью Сухареву, а вот мужской голос мне незнаком. Но по тому, как напрягается Варя, стоит только ему зазвучать, как мгновенно сбегает с ее щек обычно яркий румянец, я понимаю — это он, тот самый!

— Зачем пришла, Настасья? Уговаривались же, что не станешь приходить.

Та в ответ хрипловато смеется:

— А я думала, отпустило тебя, поласковей сегодня будешь. Всё же хорошо теперь, да? Барыня тебя не узнала. Видел бы ты, как осерчал приезжий заседатель! Полиции понавез, а всё зря.

У Варвары дрожат и губы, и руки. Она смотрит на меня с ужасом. Мне жаль ее, но я не делаю ни малейшей попытки, чтобы как-то исправить неловкость ситуации. Да, наверно, стоит обозначить свое присутствие — вон хоть ведром брякнуть. Но я не двигаюсь с места.

А его голос не меняется ни на йоту, и в нем не слышно ни волнения, ни страсти — только усталость с легкой примесью раздражения:

— Заигрались мы с тобой, Настя. Прекращать пора. Ты — мужняя жена. Мне уже неловко Захару в глаза смотреть.

Ого, прям тайны Мадридского двора! Я только из уважения к Варе сдерживаю рвущийся наружу смешок. Тоже мне, деревенский Казанова.

А вот Варе совсем не до смеха. Но, может, оно и к лучшему — узнать что-то тайное сейчас, а не после свадьбы. Хотя, наверно, она и раньше это знала — в деревне разве что утаишь?

Отвечает Сухарева со злостью:

— Ты еще пожалей его! Как будто сам не знаешь, что у него в деревне тоже полюбовница есть. А может, и не одна.

— Он — мужик, ему можно. А ты должна честь блюсти.

Ага, о равноправии полов тут не слыхали. Впрочем, разве в наше время мужчины думают по-другому?

— Поздно уж блюсти-то, Вадимушка, — откликается Сухарева.

А я наконец-то узнаю имя бородача. Ну, что же, надо будет расспросить о нём доктора или отца Андрея. Выяснить фамилию, а то и с ним самим поговорить — соврать на всякий случай, что его ужасную тайну знаю не только я. А то еще вздумает от свидетеля избавиться.

Где-то в стороне раздается ржание лошади, и наша парочка разбегается — только снег скрипит.

Мы еще какое-то время выжидаем, не глядя друг на друга. Варина голова понуро опущена, но я всё равно вижу, как по ее щекам бегут слёзы.

14. Рождество Христово

К празднику в поместье начинают готовиться заранее. Чистится столовое серебро, крахмалятся белоснежные скатерти.

— А вы, Анна Николаевна, когда на исповедь пойдете? — вопрошает меня Анастасия Демидовна.

Я вздрагиваю. И как я могла об этом забыть? Если я не схожу на исповедь и на причастие, боюсь, это покажется странным. Воскресные богослужения в храме я посещаю регулярно. Но делать это тоже додумалась не сама — Варвара подсказала. Просто тоже вот так спросила однажды, пойду ли я на литургию пешком, или велеть кучеру подать сани?

Я хожу пешком. Церковь в Даниловке недалеко от графского особняка. Прогуляться по морозцу даже приятно. Хожу не одна, а в сопровождении Вари, Сухаревой или доктора Назарова.

Оказалось, что доктор живет прямо в поместье. Приехал несколько лет назад из уездного города пользовать тяжело заболевшего старого графа да так тут и остался. Насколько я понимаю, человек он одинокий и всей душой радеет за простой народ. Не удивлюсь, если он почитывает запрещенную литературу. Конечно, со мной он такие вопросы не обсуждает, но я слыхала от него весьма смелые стихи и Пушкина, и Лермонтова.

Всех интересует, не хочу ли я вернуться в Москву. Сдержанно отвечаю — нет, пока не хочу. То-то бы они удивились, если бы узнали, что я уроженка этих мест. А в Москву мне ехать нельзя — там, наверно, много людей, которые слишком хорошо знают настоящую Анну Николаевну, чтобы принять меня за нее.