Как управлять поместьем: пособие для попаданки (СИ)

Я тоже откидываюсь на спинку лавки и пытаюсь хоть немного подремать. Утро вечера мудренее. Придумать сейчас мы всё равно ничего не сможем. А значит, придется действовать по ситуации — уже тогда, когда Паулуччи приедет в Даниловку и начнет грозить мне разоблачением.

Так, стоп! Сонливость исчезает без следа. А с чего я взяла, что он сразу поймет, кто я такая?

А может, маркиз про меня настоящую и вовсе ничего не знает? Если он сейчас здесь, а не в двадцать первом веке, то, значит, это совсем другой Паулуччи?

Я трясу головой, пытаясь привести в порядок хаотично мечущиеся мысли.

Нужно понять, как связаны между собой эти маркизы.

Если Паулуччи из двадцать первого века — это потомок нынешнего Паулуччи, то нынешнему Паулуччи о моем перемещении ничего не известно. Ну, если только его праправнук не имеет обыкновения сновать во времени туда-сюда и обсуждать при этом свои дела с прапрадедом.

Это — лишь один из двух возможных вариантов. Другой же заключается в том, что маркиз Паулуччи — единственный и неповторимый, и благодаря своим жестоким экспериментам, ему удалось продлить свою жизнь на несколько столетий. А значит, ему нет необходимости перемещаться во времени, хотя он и умеет это делать — во всяком случае, умеет перемещать других. Но даже в этом случае тот маркиз, который приедет в Даниловку в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году, будет моложе себя самого из двадцать первого века на полтора столетия. И он тоже ничего не может знать обо мне! Ведь он нынешний со мной еще не встречался.

Нет, мне решительно нужно рассказать об этом тетушке, и я без зазрения совести ее бужу. Даю ей прийти в себя, проворчаться, и, наконец, вываливаю на нее свои думы.

Она слушает внимательно, потом долго молчит и всё-таки признает мою правоту.

— Значит, нанеся визит графине Даниловой, он увидит незнакомую женщину, — подытоживает она мои рассуждения. — Нет, не так! Он увидит женщину, которая весьма похожа на ту, которую он ожидал увидеть, — тут она вдруг начинает улыбаться. — А что, из этого, пожалуй, может что-то получиться. Ну, подумай сама — он с моей Анютой не настолько близко знаком, чтобы помнить каждую черту ее лица. Цвета глаз и волос у вас одинаковые. Магия в тебе есть — он это почувствует. А теперь поставь себя на его место. Он находит тебя в поместье, которое принадлежит Анне Николаевне. Все называют тебя Анной Николаевной. Он видит тут тетушку Анны Николаевны, которая признает свою племянницу. Что он должен подумать? Правильно — что ты и есть Анна Николаевна!

Я усмехаюсь. Звучит логично. Если нечто выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то это, вероятно, и есть утка.

И всё-таки я проявляю разумный скептицизм:

— У него будут основания для сомнений.

— Конечно, — Глафира Дементьевна и не думает возражать. — Но он не видел тебя несколько месяцев, за которые многое случилось. Ты вышла замуж и овдовела, ты едва не погибла и долго болела. Естественно, что ты переменилась — побледнела, похудела. Если ты будешь вести себя с ним, как моя Анюта, он ни в чём не усомнится.

Ну, что же, если всё окажется именно так, то у нас будет некоторое преимущество перед Паулуччи — мы будем знать его тайну, а он нашу — нет.

24. Весна

Март выдается холодным, и повсюду еще снег, но зато это дает нам возможность вывезти на поля те самые органические удобрения, про которые Захар Егорович в моем присутствии стесняется даже говорить.

— Это не для ваших ушей, ваше сиятельство.

Честное слово, он краснеет!

Его удивляет мой интерес к сельскохозяйственным делам. Он полагает, что благородным дамам не пристало марать свои ножки ходьбой по лугам да пашням.

— Ваш покойный супруг, Анна Николаевна, и то никогда дальше заднего двора не бывал. А потому как ни к чему это — на это у вас я есть. Ничего там любопытного и нет вовсе. Одна грязь кругом. Это уж когда травы в лугах зацветут, да ягоды с фруктами в садах появятся — дело другое. Да и то — не свои же вам ручки утруждать. Девки вон чего хотите наберут — и яблок, и малины, и кислицы.

Но я велю закладывать экипаж, и Сухарев, хоть и демонстрирует всем своим видом осуждение, идет насчет этого распорядиться.

— Так его, Аннушка! — хвалит Глафира Дементьевна. — Ишь как округлился на хозяйских харчах. Пускай-ка теперь рысью побегает.

Но рысью бегать Сухарев не желает, да, наверно, и не способен. Хотя на козлы садится сам — не хочет, должно быть, чтобы кучер наши разговоры слышал.

Мы неспешно проезжаем по деревне. Во дворах хлопочут только старики да совсем малые дети. Остальные уже на полевых работах.

У местных крестьян хозяйство небогатое — избушки ветхие, темные. Новые постройки редко где видны. Так же неказисто выглядят и их наделы за деревней — местность там неровная, овражистая.

— Долго ли вода тут по весне стоит?

В нашем времени вдоль этого оврага (ага, куда ж он денется?) идет линия электропередач, под которой, понятное дело, никто ничего не строит и не садит. Здесь же с этих полей, должно быть, вся деревня кормится.

— Стоит иной раз, — нехотя признает он.