Как устроен мир на самом деле. Наше прошлое, настоящее и будущее глазами ученого

Какие волшебные средства будут доступны африканским государствам, в которых ископаемое топливо обеспечивает 90 % первичной энергии, чтобы за 10 лет уменьшить эту зависимость до 20 %, одновременно сэкономив огромную сумму денег? И как Китай и Индия (обе страны все еще расширяют добычу угля и строят угольные электростанции) вдруг откажутся от использования угля? Но эти конкретные вопросы к опубликованному плану быстрых преобразований на самом деле не имеют смысла: зачем обсуждать подробности того, что в сущности является наукообразным эквивалентом научной фантастики? Авторы проекта начинают с произвольно установленных целей (нулевые выбросы к 2030 или 2050 гг.) и, ориентируясь на них, придумывают действия для достижения этих целей, почти или совсем не обращая внимания на реальные социально-экономические потребности и технические императивы.

Таким образом, реальность наступает с обеих сторон. Масштаб, стоимость и техническая инерция зависимых от углерода процессов делают невозможным избавление от них всего за несколько десятилетий. Как я подробно объяснял в главе об энергии, мы не можем так быстро разорвать эту зависимость, и любой реалистичный долгосрочный прогноз признает: даже при самом агрессивном сценарии декарбонизации, разработанном Международным энергетическим агентством, в 2040 г. ископаемое топливо будет удовлетворять 56 % глобального спроса на первичную энергию. Аналогичным образом гигантский масштаб и стоимость материалов и энергии не позволяют сделать прямое извлечение углекислого газа из воздуха основным элементом быстрой глобальной декарбонизации.

Но мы можем многое изменить, не притворяясь, что преследуем произвольные и нереалистичные цели: очевидно, что история не похожа на компьютеризированную научную модель, когда главные достижения приходятся на годы, заканчивающиеся на ноль или пятерку; она изобилует неоднородностями, откатами назад и непредсказуемыми провалами. Мы можем довольно быстро заменить уголь на газ для выработки электроэнергии (при условии производства и транспортировки без существенной утечки метана, он дает значительно меньше выбросов углекислого газа, чем уголь), а также увеличить производство солнечной и ветряной электроэнергии. Мы можем отказаться от внедорожников и ускорить массовое внедрение электромобилей, и у нас еще остается масса потерь при использовании энергии в строительстве, домашнем хозяйстве и промышленном производстве, которые можно с выгодой уменьшить или совсем устранить. Но нам не удастся мгновенно изменить курс сложной системы, состоящей из 10 миллиардов тонн ископаемого топлива и преобразующей энергию порядка 17 тераватт просто потому, что кто-то решил, что кривая глобального потребления должна внезапно изменить направление, и вместо роста, продолжавшегося не одно столетие, мы увидим устойчивый и довольно быстрый спад.

Модели, сомнения и реалии

Почему некоторые ученые продолжают рисовать графики произвольной формы, ведущие к почти немедленной декарбонизации? И почему другие обещают быстрое появление супертехнологий, которые обеспечат высокий уровень жизни всего человечества? И почему эти благие пожелания люди так часто принимают за надежные прогнозы и с готовностью верят им, не пытаясь оспорить сделанные допущения? Более подробно я остановлюсь на этом в последней главе, а пока хочу предложить несколько наблюдений, связанных с модной сегодня озабоченностью изменениями окружающей среды.

De omnibus dubitandum (все подвергай сомнению) — это не просто цитата из Декарта, а сама основа научного метода. Вспомните, что я начал эту главу с перечисления девяти планетарных ограничений, нарушение которых будет угрожать благополучию нашей биосферы? Было бы разумно сделать вывод о необходимости держаться в безопасных границах, поскольку они определяют самые главные, вечные, связанные с самим нашим существованием факторы. Тем не менее 40 лет назад этот список был бы другим. На первом месте, скорее всего, стояли бы кислотные дожди (а если точнее, то кислотные осадки), потому что в начале 1980-х гг. все считали их главной экологической проблемой[576].

В списке отсутствовал бы недостаток озона в атмосфере, поскольку знаменитая озоновая дыра над Антарктикой была обнаружена только в 1985 г., а антропогенное изменение климата и закисление океанов находились бы в самом конце — или вообще отсутствовали бы[577]. И если сосредоточиться даже на таких вечных проблемах, как изменения в землепользовании (в основном вырубка леса), утрата биоразнообразия (от ставших символами панд и коал до акул и колоний пчел) и обеспечение питьевой водой, фокусы нашей озабоченности существенно изменились, в каких-то аспектах она усилилась (нас теперь больше беспокоит истощение подземных вод и чрезмерное использование удобрений, создающее мертвые зоны в прибрежных водах), а в других стала менее острой (в первую очередь это возрождение лесов, причем не только в богатых странах, но и в Китае)[578].