Но! Вот-вот! Вечное Возвращение (из виртуального в реальный ад) – должно было произойти.
Стас – выпрямился. Он (на своем заднем сиденье) – чувствовал себя бедным рыцарем, которого (вместе с пробитыми насквозь латами) – подхватил некий поток и куда-то понес (не испрашивая ни разрешений, ни просьб); но – она на него так и не смотрела!
Тогда – в его горделивом (но – как бы живущем отдельно) горле народилась (накатилась – как капля по стеклу!) горделивая боль. Тогда – захотел он ответить на её невысказанный (но – самим фактом ее присутствия заданный) вопрос.
Внешность (этого вопроса) – была таковой: «Скажи мне, чего ты хочешь»?
Он – ответил вопросом (на этот) не прозвучавший вопрос:
– Скажи мне, кто ты?
– Просто женщина и, может статься, твоя, –
Он – опять стал мысленно хвататься за горло (словно бы силой тщился выдавить из него голос); но – она опять не обернулась к нему; тогда он прохрипел еще раз:
– Всё! Я хочу – всё и навсегда.
Тотчас – завизжал шинами вишневый автомобиль. Deus ex machina – вписывался в очередной поворот! Но! Яна – уже бросила руль. Она – позабыла о скорости и о резине, как о чем-то совершенно несущественном.
Она (наконец-то) – обернулась. Он (наконец-то) – наяву увидел её глаза: увидел – её раскалённую пустыню (и не отвёл взгляда).
Тогда (резко и очень раздельно – и на чистейшей латыни) – она произнесла:
– Плиний Тациту привет! Ты сам себе не рукоплещешь, так позволь это сделать мне. Позволь – и я попробую.
Стас – хорошо её слышал (показалось – понял); тяжелейший груз стал давить на его веки (ибо – века!); ибо – он так и не отвел взгляда; Стас хорошо её слышал и понял, что закончила она искренними словами русского языка:
– Бедный ты мой.
Ведь если уж «мой» мир версифицирован, то обращаются его ипостаси – вокруг слова «мой» (от процесса само-очищения – а не ситуативной принадлежности); обращаются(друг к другу – а не вокруг слова «бедный»: это – следовало понимать.
Для понимания – мы обратимся к судьбе псевдо-золотозубого демона; но (разве что) – уже после того, как Яна передала его с рук на руки (его убийцам): проделано это было просто до изумления!
Было это со-сделано – просто: не было ни пошлого выделывания из воска магических фигурок, ни нынешних проникновений нано-гомункулов в каждую клетку человеческого тела – дабы каждую частицу человекодемона хоть чуть-чуть, но – обожить.
Не было – явного предсказания гибели бывшего любовника. Просто-напросто – подчинённые псевдо-золотозубому нано-богу разнообразные духи сил (иначе – бандиты) подхватили полу-бес-памятного Стаса под белы рученьки и вышвырнули его за пределы подотчетного полу-золотозубому авторитету приморского кафе.
Ничего эффектного. Жлобы – вышвырнули Стаса. Яна – молча повернулась и
Тогда (показалось) – само время (временно над псевдо-золотозубым демоном – не властное) тоже встало из-за стола Золотозубого; не правда ли, золотые столы и прочие престолы – в традиции разнообразных элит: на киевском столе сидит, на суздальском ли или на владимирском!
Время – поднялось, и оказалось: время – это та самая никчемушная девчушка-потаскушка, давеча подставлявшая под убиение Стаса; то есть – время и есть персонифицированная Смерть (что смерти нет – там и тогда, где и когда нет времени)ю
Время – поднялось, и оказалось: время – это та самая смерть, что убила Илью и была теперь обещана освобождённому от Лилит золотозубому человекобожику.
Который – стоял. Который – пытался. Навсегда оторвать. Свой взгляд. От её навсегда ушедшего образа.
Смерть – направилась прямо к нему. Но. Он. Не удивился. Тому, что обыкновенная шлюшка-подставка (коей сейчас было положено сидеть и любоваться на причинённое ей зло издалека – и уповать на грядущую толику мзды за извечное женское иудство), решительно и с ледяным спокойствием идёт в самый эпицентр его Апокалипсиса.
Он – попросту не смотрел в сторону смерти. Он – не знал, что
Смерть – вдруг распахнула пустую ладошку, и ней образовался несерьёзный, какой-то даже перочинный ножик.
– Несерьезный? Перочинный? – сказала смерть. – Написание слова (для чего и требуется чинить перо) не есть шутка.
Золотозубый (сам по себе) – стоял и пытался оторвать от ушедшего образа свой взгляд. Но! Ему – вдруг привиделось нечто из
Забежав наперёд (и пространства поправ), Золотозубый – увидел, как Стас отвлекся от теней, что копились в углах. Как сказал – очень тихо, но – её голосом и её словами:
– Я жив (или почти жив), и мне не хорошо.
Более Стас (или – всё же Золотозубый?) – не медлил. Он – вышел из дома. Он – сделал жест, и такси, скользившее мимо него, споткнулось. Тогда (и только тогда!) – он увидел, что петербургский рассвет уже наступил.