Как вернувшийся Данте

Меж тем vip-чиновник (действительно едва не обгадившийся – непонятно только: от страха – или как кошка – от ярости) продолжил дозволенные речи:

– Да и сам этот антикварный городишко (черт бы его забрал туда, откуда извлекли), как он мне наскучил, мне бы в Москву; ничего – я всё этому городу припомню.

У чиновника случилась истерика, и его можно было понять; я не понимаю давешнего поэта на мосту, оказавшегося созвучным истеричному политикану: использовать Божий дар как лопату, чтобы выкопать себе дорогую могилу! Ведь без того таинства, что совершается Перворождёнными (которые – вечно некстати неустроенному миропорядку) – ничто и никто не имеет смысла.

Бандит, меж тем извлекший «мобилу» (так в те лихие годы люди его круга называли мобильные телефоны), искренне и как бы даже незлобиво удивился:

– При чем здесь случайность? И кто это (именно здесь) посторонний? – он был собран и уравновешен и уже всё решил, когда стал распоряжаться по телефону:

– Машину сюда. И подготовленных людей побольше. Ещё посмотрите, нет ли кругом полициантов, – необычное слово выдало необычность говорившего, представившегося своему собеседнику и представшего поначалу совершенно заурядным; но – и теперь не давшего зацепиться изощренным инстинктам интригана за необычность, поскольку коротконогий сразу же сказал и ему:

– Сейчас, уважаемый, вы уедете, а мы будем решать проблему.

Яна и Илья в этот миг уже миновали сенную и стремительно (как песчинки часов) летели к Вознесенскому проспекту, и он декламировал неизреченные строки (поэта Рильке):

И как в открытом море ветер резко
меняет направленье, к ней, как к мертвой,
бог подошел и встал вдали от мужа,
и бросил, спрятанные в легком жесте,
ему издалека сто здешних жизней.
А тот, шатаясь, бросился к обоим
и, как во сне, хватал их. Но они
уже шли к выходу, где затолпились
заплаканные женщины. И вдруг
когда она с улыбкой обернулась,
светла, как вера или обещанье
вернуться взрослой из глубокой смерти
к нему, живущему, -

и, рухнув ниц,

лицо закрыл он, чтобы после этой
улыбки больше ничего не видеть.

Здесь – она взглянула на него. Как Стенающая Звезда взглянула. И не путать ее с простой Полярной, просто-напросто приложенной к небу как направление! И лишь тогда он попросил:

– Не смотри так!

– Ты опять пришёл не один (я имею в виду не только любимого тобою и мной Рильке); и зачем ты ее всегда за собой приводишь?

Она имела в виду не Пентавера (что ей «его» Пентавер – даже со всеми человеческими спинномозговыми помыслами?), а его смерть.

Смерть Ильи (теперь даже Пентаверу ставшая видимой: именно в этот миг даже Пентавер становился псевдо-наследником Первочеловека и оказывался обречён на величие: предназначен воскресить саму мысль о Воскресении СССР) сделала на личике гримаску и хотела что-то Яне заявить.

Причём – наверняка умненькое (за-явить – за-предельное), ведь любая смерть по своему умна и приходит во-время; но – Яна не позволила.

– Ты не умрёшь, – сказала она Илье.

Илья, конечно же, отвечать ей не стал, но она и не ждала ответа: они шли, касаясь друг друга сердцами, и уже свернули на улицу Римского-Корсакова.

Здесь он продолжил происходящее иной декламацией из трактата Эндимиона о любви, о философии унижения, об античных эротических таинствах, и в унисон его голосу невидимо загремела музыка.

Всё было очень имперски (шло от древних империй); так и в СССР осуществлялась мечта о Царстве Божьем на земле.

Не хотим здесь мистики потустороннего!
Пребывать в посюстороннем много лучше.

На этой торжественной ноте их и встретили. Илья даже улыбнулся, признавая среди «встречантов» знакомца – того самого гиганта, из которого еще вчера рыжебородый выколачивал душу.

Яна еще была захвачена его несовместимыми декламациями и успела сказать:

– Ты, верно, хочешь, чтобы твоя смерть (ибо – только твоя) стала мне видима и наяву?

– Хочу, – сказал он, наблюдая, как и прочие его вчерашние знакомцы (не было только – что примечательно – рыжебородого) стайкой ловких пираний вытекли из переулка, умно рассредоточились и принялись окружать.

Вот здесь Яна (ещё почти их не видя) – взглянула на них! Они тотчас замерли (но – не окаменели: настолько было велико ее недоумение); потом – она стала как Ниагара перед прыжком в бездну.

Вооружен был только коротконогий (причем – огнеплюющим железом, исключающим чистоту ристания); он (не тратя слов) – уже выцеливал Илью; но– никак не мог выцелить (Илья и без того не вполне помещался в тесную реальность).