Как вернувшийся Данте

Написанная с чистого листа,
Любовь была немыслимо проста -
Без прошлого и будущего в ней!
Она звалась всего лишь настоящей:

В ночное не стреноженных коней

Она напоминала шаг летящий.
Написанная с чистого листа,
Страна была немыслимо проста -

Без прошлого и будущего в ней!

Стоящая на поле Куликовом,
Она звалась всего лишь настоящей:
Как солнце, что не ведает теней

И расточает всю свою основу.

Поскольку времена всегда одни,
Она напоминала шаг летящий,
А не считающий, как ночи или дни.
И не считающий, как правда или ложь
Себя соотнесут в своем соитии.
Написанная с чистого листа,
Любовь была немыслимо проста!

А все наивозможные события,

Что никогда не станут бытием,
Поскольку проживают в мертвой жизни,
Сейчас оставили мою отчизну!

И я горю полуденным огнем,

Не разделяющим на ночи или дни,

Поскольку времена всегда одни.

Итак (очевидно) – времена всегда одни; но (точно так же) – свет очевиден как свет, тьма очевидна как тьма; перед нами константа констант – и ничего статичного; поэтому – Яна подводила итоги (не себе, а какому-то своему «намеренному» заблуждению в своих и чужих бытийных ипостасях:

Она произнесла это имя – Стас, статичный (причём – меня не интересуют «Станиславы» и прочие «правильные значения имён»: я и сам – примиряю с моими именами их наполнение, в меру малых моих сил).

И с этим произнесением – Стасу (из первого Вечного Возвращения) придётся войти во второе Вечное Возвращение; хотя – и в первой ипостаси своей истории Стас вот только что успел предать всё, что было возможно в своей неистребимой душе.

Итак – Стасу придётся прийти! И тогда – мы вернёмся назад и повторим, проясняя внешность происходящего; а как иначе? Любое Воскресение (мёртвого человека или Русского – всегда на грани уничтожения – Мира) есть революция в мироздании; она – многожды-мерна (непредставимо объёмна) – проходя сквозь «плоское трёхмерье», именно что напоминает бьющееся сердце.

Воскресая-умирая. Начинаясь-заканчиваясь. Расставаясь-возвращаясь. Вот так флорентиец Алигьери – спустился в измысленный шеол; потом – вернулся не в «обычный» реальный (бесконечно иллюзорный) мир, а лишился части иллюзий и увидел «ад повседневный» (более чем «обычный» и почти неизмысленный шеол).

Смысл таких возвращений – (опять и в который раз) начать с начала; потому (опять) начнём с начала или даже раньше.

Теперь (то есть – или вскоре, или никогда) – помянутому Стасу предстоит пересечься с убийцей Цыбиным (ещё до извлечения из Цыбина его воли к жизни и помещения оной – совместно с «семью-восемью» душами Пентавера – в поэта на мосту), и это будет очень по мирски, очень приземлённо волшебно.

То есть – опять возникает тема центра и точки поворота; возникает тема Зеркала. Ведь известно за-ранее (неисчислимо и неисцелимо), что любая жизнь – это зеркало, но не из стекла или хорошо полированной бронзы – в таком зеркале не увидеть ни живую, ни мертвую души!

Это необходимое нам всем зеркало получают исключительною и долгою шлифовкою глины, точнее, глиняных кирпичей мироздания (как за кирпич кирпичиком тело для выживания будет цепляться кровушкой, зрением, осязанием) – впоследствии тайные каменщики-торопыги (тщась миром править) очень уж уповали, что сумеют-таки мироздание (для себя) до-строить.

Но! Иногда глина (иногда – сама собою персонифицируясь, иногда – даже и в их нетвердых руках) начинала сиять аки чистый пламень солнца; иногда – даже это не-до-совершенное зеркало начинало жить жизнью волшебной и совсем уже было готово отразить и отобразить живую или мертвую душу – что и глаза людей начинали видеть и быть достойны отображенное увидеть.

И (ведь) – ни на что большее это зеркало души непригодно!

Но! Нужна стала душе-кирпичику кроме живой и мёртвой, ещё и волшебная (ибо – как же иначе миротворение вершить, чтобы сразу и без ирреальных иерархий?) жизнь; и пришло тогда глиняному человеку время обжига – тогда и была явлена Адаму по воле Отца его первая женщина!

Но! Никогда она не была подобна «ветхому» (сиречь древнему) Адаму – да и не могла быть; поскольку – различны задачи разделённых мужчины и женщины: она была чище и жарче пламени солнца; но – лишь для него!