Как вернувшийся Данте

Она – хотела! Тем самым! Добро-вольно! Она – забрала себе своё «добро»! Не ведавшая зла и добра. Желающая – волей к своей перво-жизни воскресить! Бессмертие в смертном Илье!

Она – хотела (и продолжала хотеть). Сама не понимая, к чему именно (вполне – бессмысленному) принуждает статичного человека.

И сомкнулась тишина надо мной (над моим миропорядком): цветные ледышки космического калейдоскопа опять перестроились: например – (побывав) душегуб Цыбин; он – (безо всякой примеси будущих сущностей) древнегипетский царевич, псевдо-муж своей матери и неудачливый заговорщик).

В этот миг (только в этот мир – а не в прочие «эти» миры) – стал таков: он словно бы перенёсся и понял себя! И здесь, и в древнеегипетской темнице, и вообще. Он понял, что голоден.

Что (должным образом) – проголодался.

Что (прежде) – он всегда просыпался сытым от сно-видений. Но! «Эта» сытость – ведь и было, и есть – не на-всегда, а лишь на-время; итак – ему должны были предложить завтрак (его такое же, как и всегда, наступившее завтра.

Он (разумеется) – должен был отказаться: пусть завтрашний сам думает о завтрашнем, довольно сегодняшнему дню своей заботы.

После чего (памятью поэта с моста) – он подумал бы о том, что нынешний человек слишком уж искусственен: всё, что происходило с ним, напоминало скверную кальку с прекрасного набоковского романа Приглашение на Казнь.

Чужая мысль (чужого образования) – не принесла никакого облегчения: конечно же, человек (человеком же измысленный, то есть нано-божик) есть от-части гомункул культуры; но – лишь в своём не-настоящем!

Тогда как в не-своих прошлом или будущем – он не является частью, но оказывается (ибо – тако’вым всегда и являлся) – совершенно целомудренным.

Он (по прежнему) – оказывается тварью Божьей (в Царстве Божьем); там (в Царстве Божьем) – он не подлежит так называемому спасению (в котором нет нужды) от смерти (которой – как нужды и необходимости – тоже нет).

Итак – человека (которого надлежит спасать) попросту нет; но – есть человек измысленный (в экзи’стансе своём – нано-божик), и его спасти (не)возможно: он подлежит исчезновению! Точнее – подлежал бы исчезновению, если бы вообще существовал где-то, помимо иллюзий.

Итак (в виртуальности) – этого измысленного человека сна-чала спасали (пытались пробудить от участи быть частью), и лишь потом выяснялось, что – нечего спасать и некого: в настоящем нет ещё ни самого человека, ни даже сна о нём.

Разве что (когда-то – в самом начале) – были Адам и Лилит; так что – «нечего спасать» спасали от «ничего не спасти»: вполне пустое дело – на которое можно и должно потратить (не одну и не две – если вместе с единственной женщиной) свою жизнь.

Но! Мир (и жизнь в нём) есть обязательное дело. Оставался лишь один нерешенный вопрос: кого им обяжут? Кто попробует наполнять и наполнять бесконечную пустоту мира? Кто именно (и по-именно, идя от имени к имени) будет спасать пустоту – от ещё большей пустоты?

Кто именно (и по-именно – идя от имени к имени) – будет совершать все эти бессмысленные телодвижения губами (именования): совокуплений, зачатий, рождений (в муках), вос-питаний (отсюда, очевидно, и возникла евангельская рефлексия о завтраке и завтрашних заботах)?

Ещё ближе к рассвету (а ведь это совсем уж предрассветное поселение всё ещё называлось Санкт-Ленинградом) – он вспомнил, что и на этом свете, и на том никто никому ничего не должен, и это помогло ему определиться: он покинул свои псевдо-рассуждения и вспомнил о тело-движениях.

И (тотчас) – всё вокруг него опять началось: итак, по земному летоисчислению – 2015 год. Земля, третья планета от преисподней звезды по имени солнце. Мужчину, который должен был на рассвете воскреснуть, разбудили в полночь.

«Составной» Пентавер полу-грезил (ибо – его наказание, его кармические звенья цепи’) настигло его: если в Санкт-Ленинграде его «новая» личность состоялась из трёх компонентов (тела поэта на мосту между мирами, со-знания древнего убийцы своего отца и воли к жизни серийного душегуба Цыбина), то карма его оказывалась более разно-образной и даже без-образной (в последнем слове ударение – свое-вольно).

Итак – карма, которую Пентавер принёс в Санкт-Ленинград (как мы помним – затем, чтобы – так или иначе – переместится в Москву): вот она (семь или восемь карм).

«Тяжкий преступник Уаэрму, который был дворецким. Он был приведен из-за (того, что он) слышал речи от главы дворца, к которому он пришел, утаил их и не сообщил их. Он был представлен перед вельможами зала допроса. Они нашли его виновным. Они дали его наказанию постигнуть его (…)

Жены привратников гарема, сообщницы людей, которые злоумышляли речи, и которые были представлены перед вельможами зала допроса. Они нашли их виновными. Они дали их наказанию постигнуть их, 6 женщин (…)