Вот, когда Пенхевибин, бывший смотритель царских стад, сказал ему: «Дай мне свиток, чтобы наделить меня силой и могуществом»; он дал ему магический свиток царя Усермаатра Мериамона, да будет он жив, невредим, здрав, Великого бога, его господина, и он начал (совершать магические действия) над людьми. Он пришел к стене гарема, отдаленному, пустому месту. Он начал делать людей из воска с надписями, чтобы их внес внутрь управитель Арим, (препятствуя) одному двигаться и околдовывая других (…) Теперь, когда допросили его, нашли его виновным во всех преступлениях и во всем зле, замысленном в его сердце. Воистину, сделал он им все это, вместе с другими тяжкими преступниками; отвратительны они миллионам богов и миллионам богинь. Были им вынесены великие наказания смертью, о которых боги сказали: «Исполните их над ними!»
Описывая казнь главных злоумышленников, писец употребляет довольно странные выражения: «
И вот здесь – возникает тема спасения через смерть (кстати – возникает и сама персонифицированная девочка-смерть); здесь – отчасти становится ясно, почему между ложью и бесчестьем (с одной стороны), и смертью (с другой стороны) – следует стать на сторону смерти.
Здесь (хотя – где благородство в крушении Российской империи или Советского Союза?) – возможен отсвет понимания, как спасти Русский мир (который, если он настоящий – в спасении не нуждается); итак – опять смешались понимания (персонифицированных) времён: мы вновь в таинственном офисе Яны.
И вот здесь – «статичный» человек Стас в офис Яны вошёл. Увидел Яну и увидел мертвого Илью. Стас был мудр. Стас сказал, констатируя:
– Вижу, твой мир не так уж плох.
Она (оче-видно) – тотчас с ним согласилась, причём – без обычной усмешки:
– Да, он именно так и выглядит.
Он поднял левую руку и коснулся виска; но – не нашел там никакой ледяной иглы. Тогда он (как бы вместо неё) – усмехнулся (тогда – окончилось для него время притч). Он сказал:
– Так чего же ты хочешь?
Она ответила очень просто:
– Его.
Он – даже не дрогнул. Он – промолчал, прекрасно понимая, что уже и этим изменил ей (да – так же, как и она все свои неисчислимые века изменялась и изменяла)! Конечно же– она на него даже не взглянула; да и смотрела ли когда вообще? Но! Сейчас и он – не смотрел на нее.
– Отдай ему свою жизнь. Пусть живет вместо тебя.
Он (не удивившись) – ответил:
– Ты (на-верное) – ждешь, что от твоих слов я сейчас же стану вопить и метаться от отчаяния и боли? Но! Я вовсе не знаю его; а теперь – и не хочу узнавать. И я – не его мать, что рожает в муках.
– Да, ты не его мать, – сказала она.
Сказала; но – вслух (имея в виду совсем не то, что имел он). Сказала – молча говоря совсем о другом о мировой катастрофе; причём – не только крушения Царства Божьего СССР.
И в самом деле (примерно от двадцати до тридцати лет назад) – если не брать на ум эпоху, когда на самом-то деле всё и началось – Ренессанса, неизвестная эпидемия
Начиная от корпускулярных связей, продолжаясь связями человеческими и неведомо где заканчиваясь; точнее – ведомо (видящим): человек отказался от логосов, предаваясь Хаосу.
Теперь – не стало родства (материи и Духа), остались одиночества («мёртвых» корпускул).
Он – не понял. Он не мог бы понять; но – даже не хотел. Тогда она пояснила. Так, как только она могла пояснять: