Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые

Немногим раньше Памела Трэверс тоже была поражена первыми минутами пребывания на советской земле. Таможенники в Ленинградском порту вышвыривали из чемоданов вещи прибывших пассажиров, долго разглядывали их бумаги. Следующее разочарование настигло ее, когда выяснилось, что все передвижения «интуристов» возможны только в группе, и «настоящая Россия тщательно скрывается от их глаз». Но все равно она кое-что приметила. То, что вдоль ленинградских улиц «тянутся очереди за продуктами. Приметы голода. Повсюду тут встречаешь лица застывшие и невыразительные, а глаза стеклянные и пустые. Советские маски. Серый цвет в лицах здешних людей». В это время голод, охвативший в 1932–1933 годах самые плодородные территории СССР и повлекший миллионные человеческие жертвы, только начинался. Еще не было умирающих людей на московских и ленинградских улицах – беглецов из Украины и Поволжья, они появились позже, но острый писательский глаз уловил приметы начинавшегося голода.

26 апреля 1932 года Виткин прибыл в Москву. До Первомая оставалось пять дней, намеченные им для встреч с советскими чиновниками. Он рассчитывал за это время договориться о новой работе – с тем, чтобы приступить к ней сразу после праздников. Но не тут-то было – ни в Госплане, ни в других ведомствах никого из руководителей не было на месте. «Русские не могли вести какие-либо дела за несколько дней до праздника, – так он объяснил себе свою неудачу. – Было невозможно увидеть ни одного из важных чиновников».

Ну как тут не вспомнить немецкого инженера Заузе из «Золотого теленка». Помните, тот никак не мог пробиться к Полыхаеву. «Дорогая Тили, – писал инженер своей невесте в Аахен, – вот уже десять дней я живу в Черноморске, но к работе в концерне „Геркулес“ еще не приступил». Он еще кричал Остапу о бюрократизме и волоките, да собирался жаловаться, так что геркулесовцы сочли его просто склочником.

В мае 1932 года в Москву приехал еще один иностранец – молодой немецкий архитектор Рудольф Волтерс, специалист по проектированию вокзальных зданий. У себя в Берлине он случайно узнал, что представительство советского Наркомата железнодорожного транспорта давно и безуспешно ищет как раз такого специалиста, и предложил свои услуги. В Германии работы для архитекторов в это время практически не было. Но когда он прибыл в Москву, в наркомате сильно удивились и вообще приняли его, архитектора, за инженера-строителя. В конце концов, его отправили в Новосибирск, где собирались построить новый вокзал, правда, так и не построили. Вернувшись в Германию, он описал свои впечатления в книге «Специалист в Сибири. Немецкий архитектор в сталинском СССР» (1933 год), к которой мы еще не раз вернемся.

Только после окончания майских праздников у Зары начались встречи с советскими чиновниками, сверху для этого подобрали «опытных товарищей», владевших английским. В их числе был заместитель народного комиссара труда Михаил Бородин (Грузенберг), с которым Виткин не раз общался впоследствии. По совместительству Бородин занимал пост главного редактора англоязычной газеты Moscow News, созданной для ведения пропаганды среди американских инженеров и рабочих, приехавших строить московское метро. Тех самых, что спустя чуть больше полувека станут выходить на русском языке («Московские новости») как рупор перестройки. Это человек с фантастической биографией – революционер, агент Коминтерна, один из создателей компартии США, политический советник Гоминьдана. Его сын Норман Бородин – один из прототипов Штирлица – пошел по стопам отца и стал советским разведчиком. В середине мая Виткин вышел на работу в Союзстрой – Всесоюзное государственное объединение строительной промышленности и промышленности строительных материалов.

Первомай

День 1 мая 1932 года выдался ясным и ярким. Виткин пишет об огромных портретах Ленина и Сталина на фасадах Красной площади, маршале Ворошилове, принимавшем парад «на гигантском черном коне». «Над головой летят сотни самолетов, мимо проходит пехота, скачет кавалерия, громыхают танки. Нигде в мире не было такого парада, как этот!»

Сохранилось описание того дня в письме старого большевика академика Владимира Адоратского к дочери: «Парад на этот раз был замечательный. Как полагается, сначала Ворошилов на превосходном скакуне объехал ряды… Потом произнес 15 минут речь и прочел присягу, фразы которой все стоявшие на площади густо повторяли тысячами голосов. Затем с Тайницкой башни были произведены салюты… А затем началось прохождение колонн… Шли студенческие батальоны в штатском с винтовками на спине, партизанские отряды, среди которых были видны старые дяди бородачи с седеющими бородами веером. Потом шли комсомольские батальоны в серых юнгштурмах, комсомолки в красных платках службы связи. Шли какие-то части с собаками овчарками, на которых было тоже какое-то снаряжение… Потом поехала артиллерия на лошадях, потом на машинах, потом броневики, танки разнообразных фасонов, радиостанции в виде кареток с радиоприемниками над крышей. Над танками полетели аэропланы…»