— Ну и отлично. Вижу, чувство юмора тебя не покидает. В деревне есть доктор. Он тобой займется…
— Со мной одни только заботы. Надо было меня оставить…
— Не говори об этом. Такое могло случиться с каждым из нас.
— Да, но ты, наверно, злишься на меня. Я для вас только обуза…
— Будет болтать! — рассердился Грозный. — Нечего попусту угрызаться…
Едва передвигая ноги, люди выстраиваются в Две шеренги. Грозный поглядывает на часы. Скоро четыре. Потом поднимает глаза на кое-как построенный отряд. Вид у него угрюмый и сосредоточенный. Медленно обходя строй потрепанных взводов, он вглядывается в изнуренные лица. Потом отходит и останавливается перед фронтом отряда.
— Чайка, Фабиан, Дзик и Вятр, ко мне!
Из шеренги выходят командиры взводов.
Грозный окидывает быстрым взглядом группу стоящих перед ним людей, после чего говорит:
— Ребята, спускаемся в деревню. Ты, Фабиан, перекроешь своим взводом дорогу на Живец. Дзик займет тракт, ведущий в Сухую. Задача Вятра — захватить центр деревни. Чайка с группой прикрытия, лошадьми и ранеными войдет в деревню после того, как наши всю ее захватят.
— А ты, Грозный? — недоверчиво спрашивает Фабиан.
— Чт
— Интересно мне, что ты будешь делать в это время.
Вятр резко поворачивается к Фабиану и тихо шепчет:
— Сбрендил, Фабиан?..
— Нет. Потому-то и хочу все точно знать.
— Ты что же, мне не доверяешь? — цедит Грозный.
— Понимаешь, Грозный, моя шкура продырявлена во многих местах. Так уж угодно было господу богу. Но я ее очень ценю и не хотел бы получить еще одну дыру…
Наступает долгая неловкая тишина.
— Тогда тем более поторопись, — холодно говорит Грозный. — Бери своих людей и побыстрее в путь. И помни, никого не выпускать.
— Будет сделано! — поспешно заявляет Фабиан. — Даже вошь не вылезет из этой заплеванной дыры.
— Порядок! А теперь марш! Встретимся у корчмы.
В деревне поют первые петухи. По еще пустынной об эту пору дороге, опираясь на суковатую палку, медленно шагает старик. За оградами стоящих близ дороги домов царит ничем не нарушаемая тишина. Деревня кажется все еще погруженной в сон. Попыхивая трубкой, старик поглядывает на проясняющееся от солнечных лучей небо. Он уже приближается к костелу, когда на дороге перед ним возникает незнакомец. Старик останавливается и с беспокойством взирает на идущего навстречу человека.
— Куда это в такую рань, дедуля?! — приветливо спрашивает пришелец, настороженно оглядываясь по сторонам.
— В костел, — объясняет старик. — Пора костел подготовить к заутрене.
Сейчас, приглядевшись к чужаку вблизи, он замечает у него на поясе кобуру с пистолетом.
— В деревне спокойно?
— Как видите, пане…
— Ни милиции, ни войска нет?
Старик молча кивает головой. Пришелец идет дальше и уже на ходу быстро бросает приглушенным голосом:
— Никому не говорите, дедуля, что меня видели!
Грозный в одиночестве следует по лежащей в солнечных лучах дороге. Ступает он осторожно, а его шаги, мягкие и плавные, напоминают движения подкрадывающегося хищника. Из-под покрытых грязью сапог поднимается на дороге мелкая пыль. Идет мимо крестьянских оград, домов из серого камня и двухэтажных вилл с деревянными балконами, крытых гонтом. На кирпичных стенах виднеются намалеванные белой краской надписи и пропагандистские лозунги. Они бросаются в глаза и повсюду на заборах: «Трижды — да!», «Да здравствует Крайова Рада Народова!»[22]
, «Да здравствует рабоче-крестьянский союз!», «Каждый патриот голосует трижды — да», «ППР[23] — руководящая сила трудового народа», «Смерть реакции!»Грозный передвигает кобуру пистолета наперед и отстегивает ремешок, удерживающий рукоятку. Выходит на площадь, оглядывается по сторонам, а потом быстро направляется к большой, окруженной высокими елями деревянной вилле, расположенной недалеко от корчмы, на краю площади, с которой берут начало и разбегаются в разные стороны две дороги.
Над входом в корчму висит довольно примитивная вывеска из картона с неуклюже намалеванной надписью: «Разбойничья корчма».
На входной двери типографский плакат: «Долой фашистских прислужников из АК». Неподалеку на земле валяется старая вывеска с немецкой надписью. Грозный проходит мимо закрытой на задвижку двери и направляется в окружающий виллу сад. На входной двери видны две скромные таблички: «Врач» — и чуть выше: «ППР». Он толкает дверь, но она заперта. Тогда он стучит кулаком.
Старик, запыхавшись, вбегает в костел. Он замечает погруженного в молитву ксендза, стоящего на коленях перед алтарем. Постукивая палкой о каменный пол, поспешно направляется к ксендзу. Тот встает с колен. При виде старика его лицо, серьезное и сосредоточенное, просветляется дружеской улыбкой.
— Снова проспал, старче? А?
Старик в ответ не может произнести ни слова, только отрицательно качает головой. Его мучит одышка.
— Ты не должен так бегать, Антоний. В твоем возрасте не пристало…
— Беда! — прохрипел наконец с усилием старик. — Большая беда, святой отец!..
— Боже мой! — всполошился ксендз. — Какая еще беда? Что ты говоришь, старче?!
— Банда идет к нам!
— Откуда ты знаешь?
— Один уже в деревне…
— Ты его видел?
— Да. Даже говорил с ним…