Какая музыка была!

Прилетела, сердце раня,
Телеграмма из села.
Прощай, Дуня, моя няня, —
Ты жила и не жила.

Паровозов хриплый хохот,

Стылых рельс двойная нить.
Заворачиваюсь в холод,
Уезжаю хоронить.

В Серпухове

                   на вокзале,
В очереди на такси:
– Не посадим, —
                          мне сказали, —
Не посадим,
                  не проси.

Мы начальников не возим.

Наш обычай не таков.
Ты пройдись-ка пёхом восемь
Километров до Данков…

А какой же я начальник,

И за что меня винить?
Не начальник я —
                            печальник,
Еду няню хоронить.

От безмерного страданья

Голова моя бела.
У меня такая няня,
Если б знали вы,
Была.

И жила большая сила

В няне маленькой моей.
Двух детей похоронила,
Потеряла двух мужей.

И судить ее не судим,

Что, с землей порвавши связь,
К присоветованным людям
Из деревни подалась.

Может быть, не в этом дело,

Может, в чем-нибудь другом?..
Все, что знала и умела,
Няня делала бегом.

Вот лежит она, не дышит,

Стужей лик покойный пышет,
Не зажег никто свечу.
При последней встрече с няней,
Вместо вздохов и стенаний,
Стиснул зубы – и молчу.

Не скажу о ней ни слова,

Потому что все слова —
Золотистая полва,
Яровая полова.

Сами вытащили сани,

Сами лошадь запрягли,
Гроб с холодным телом няни
На кладбище повезли.

Хмур могильщик. Возчик зол.

Маются от скуки оба.
Ковыляют возле гроба,
От сугроба до сугроба
Путь на кладбище тяжел.

Вдруг из ветхого сарая

На данковские снега,
Кувыркаясь и играя,
Выкатились два щенка.

Сразу с лиц слетела скука,

Не осталось ни следа.
– Все же выходила сука,
Да в такие холода…

И возникнул, вроде скрипок,

Неземной какой-то звук.
И подобие улыбок
Лица высветлило вдруг.

А на Сретенке в клетушке,

В полутемной мастерской,
Где на каменной подушке
Спит Владимир Луговской,
Знаменитый скульптор Эрнст
Неизвестный
                глину месит;
Весь в поту, не спит, не ест,
Руководство МОСХа бесит;
Не дает скучать Москве,
Не дает засохнуть глине.
По какой-то там из линий,
Слава богу, мы в родстве.

Он прервет свои исканья,

Когда я к нему приду,—
И могильную плиту
Няне вырубит из камня.

Ближе к Пасхе дождь заладит,

Снег сойдет, земля осядет —
Подмосковный чернозем.
По весенней глине свежей,
По дороге непроезжей,
Мы надгробье повезем.

Ну, так бей крылом, беда,

По моей веселой жизни —
И на ней
             ясней
                     оттисни
Образ няни – навсегда.

Родина моя, Россия…

Няня… Дуня… Евдокия…

«Всего опасней – полузнанья…»

Всего опасней – полузнанья.
Они с историей на «ты» —
И грубо требуют признанья
Своей всецелой правоты.

Они ведут себя как судьи,

Они гудут, как провода.
А на поверку – в них, по сути,
Всего лишь полуправота.

И потому всегда чреваты

Опасностями для людей
Надменные конгломераты
Воинственных полуидей.

Разлука