Какая она, Победа?

Экспедиция завершилась, как и намечалось ранее, восхождением на Кызыл-Агын. Эле на такой высоте бывать не приходилось, и он волновался, как-то она выдержит. Технически маршрут был несложен. Но бесконечный, заваленный снегом гребень мог вымотать кого угодно; особенно тяжко приходилось днем, когда под лучами солнца снег раскисал, налипал на шекльтоны пудовыми комьями, а в чашах фирновых мульд восходителей встречала застойная, парная жара и духота. Двигаться не хотелось, высота клонила в сонную оторопь, начисто лишая сил.

Поднялись с двумя ночевками. Вот когда Толя смог показать ей пик Ленина, пик Коммунизма, весь Памир. Внизу, испещренное облаками и тенями от них, лежало зеленое блюдо Алая, расписанное красными извивами протоков реки Кызыл-Су. Алайский хребет отливал дымчатой синевой, и мир, казалось, был необъятен. Глубоко внизу осталась Джанай-Дартакайская гряда. Базовый лагерь и вовсе не разглядеть. А в реальность каких-то городов, каких-то поселков просто трудно поверить, хотя разумом и сознаешь, что они есть. Есть Ош, есть мехмастерские, есть Кочкор-Ата, есть нефтепромыслы, есть жизнь, есть вопросы, которые надо как-то решать.

Билет до Кара-Куля

Вернувшись, стал откладывать газеты, где писалось про Токтогульскую ГЭС. А писали о ней все больше. Толя делал скидку на энтузиазм газетчиков, и все же получалось, что там, в Кара-Куле, могло найтись что-то по душе и для него. Затем в газетах появилось обращение к коммунистам и комсомольцам области с призывом принять участие в ударной стройке на Нарыне. Взял газету, пошел к Примакову. Иван Андреевич обстоятельно изучил обращение, долго молчал, обдумывая каждое слово. Потом сказал:

— Если б на фронт, первым бы тебя послал. Или где бедствие какое, езжай, помогай, где без тебя не обойтись, слова не скажу. А туда не отпущу. У нас тоже ударный фронт. Работы сам знаешь сколько, а на твое место любого не поставишь — не вытянет. Я тебе в партию рекомендацию давал. С чистой совестью говорю — ты здесь нужней. Не подведи, а?

Толя молча кивнул головой, свернул газету. С другим, может быть, и не согласился, на своем бы стоял — Примакову возражать не стал. Да и прав Примаков. В три смены работают, каждый человек на счету — как уйти? И потом он ведь благодаря Примакову в партию вступил, за ним потянулся.

Значит, есть такой долг — остаться пока в мехмастерских…

Достраивал дом. Сделал еще одну попытку наладить мир в семье. Семья если и существовала, то только из-за сына. А парень с возрастом отходил все дальше, и теперь оставалось назвать своими словами то, что давно произошло.

Умер отец. Одно к одному. Вот, значит, какое оно — горе. Спасибо Саше Еропупову, Александру Николаевичу. Пришел, помог, а потом прямо с кладбища они уехали в горы и пробыли там столько, сколько понадобилось, чтобы собраться с духом. Молчание вершин, безмолвие и отрешенность ледовых цирков, красный закатный отсвет на гранитных контрфорсах и фирновых полях, пот, труд, хриплое дыхание, врезавшиеся в плечи лямки рюкзака, скрип триконей и щебня, скорбные вскрики альпийских галок и хлопание ветра, домашнее фырчание примуса, тонкое пение забиваемого крюка, снежная крупа, вдруг ударившая по глазам на скальном гребне, — все это было как нельзя более кстати и все это было возможно только в горах.

Спасибо Юре Глушкину. Его пронзительно-веселому взгляду из-за стекол очков, подвижности, энергии, громкому смеху, всегдашней готовности откликнуться на шутку и розыгрыш, на дружбу и крик о помощи.

Этот невысокий худощавый человек появился в Толиной жизни во время одной из вылазок к пещерам Чиль-Устун, и только потом Толя узнал, что имеет дело с секретарем Ошского горкома комсомола. При каждой встрече Глушкин звал в Кара-Куль. И вот позвал снова:

— Поехали, Толя! Опоздаем, без нас построят! В сентябре 1964 года Толя принес Примакову заявление об уходе. На этот раз Примаков отговаривать не стал и простился так сердечно, что уходить стало еще трудней. Теперь в Оше и вовсе ничего не держало, можно отправляться в Кара-Куль. И опять не уехал. Он и тут был верен себе. Вдруг подумал о том, что не вполне подготовлен к той работе, которая, несомненно, ожидала на знаменитой стройке, что надо еще подготовиться, да получше, чтобы не ударить лицом в грязь.