Какая она, Победа?

Такого столпотворения в экспедициях «Буревестника», пожалуй, еще никогда не было. Парашютисты и шоферы, повара и радисты, а какими странными, «нетутошними» казались подтянутые по всем уставным статьям фигуры офицеров, мелькавшие среди бородатого воинства альпинистов, щеголявших кто в пуховках на голое тело, кто в шортах с войлочными заплатами на «пятой точке» — теплей сидеть. Впрочем, это была внешняя расхристанность. Над перенаселенной поляной Ачик-Таш дружно реяли вымпелы армейских спортсменов и «Буревестника», объединенное командование уточняло детали совместных акклиматизационных выходов, а в докторской палатке Леша Шиндяйкин и его коллега Олег Сорокин орудовали фонендоскопами, заглядывали в носоглотки, что по отношению к молодому, отборному, тренированному народу, казалось совершенно излишним и даже смешным делом. Но вот обнаружена у одного ангина, у другого катар, а с ангиной наверх нельзя. Ребятам не верилось, они умоляли со слезами на глазах. Так силен был общий порыв совершить прыжок на Памир, что угроза отстать от своих из-за какой-то презренной простуды казалась парашютистам непоправимым несчастьем. Конечно, едва ли кто доподлинно представлял, что ожидало их на горе. Но усомниться в решительности этих людей было нельзя. Кстати, у доброй трети из них подошло время демобилизации, долгожданной поры возвращения по домам.

И что же? Ребята подали командованию рапорт с просьбой продлить им для участия в экспедиции срок службы. Это ли не стоит прыжка?

Шиндяйкин в восторге от знакомства с таким народом. Тем более что приезд армейцев означал еще и появление мощного футбольного соперника.

Несколько вечеров поляна Ачик-Таш сотрясалась от жарких баталий на первенство «Крыши мира», которые по своему темпераменту и результативности вполне могли бы затмить иные матчи и команд класса «А».

Еще большей симпатией к парашютистам доктор Шиндяйкин проникается во время происшествия на 5200, когда армеец Коля Матвеевич провалился в трещину и простой тренировочный выход тотчас превратился в сложные спасательные работы.

Ничего необычного в этих работах для альпинистов, конечно, не было, но для людей, впервые оказавшихся в высоких горах, парашютисты действовали совсем неплохо. Это-то и настраивало Шиндяйкина на торжественный лад: отличный народ!

Прошло несколько дней, и «док» Шиндяйкин вновь шел наверх, в третий раз за эту экспедицию. Он поднимался с группой Жени Захарова, чтобы на плато 7100 присоединиться к отряду встречи парашютистов. Они благополучно поднялись на Раздельную и ночь с 26 на 27 июля провели на 7000. Утром встали рано. Вершина казалась совсем близкой, но побывать на ней хотелось прежде, чем начнется выброска. Как бы удачно ни прошел прыжок, а хлопот прибавится, станет не до восхождений. Тем более врачу.

Это уж «док» Шиндяйкин знал точно.

Собственно, идти на вершину ему необязательно. Более того, он должен быть на площадке, ибо самолет мог пожаловать в любое время. Но как лишить себя возможности побывать на пике Ленина, если от вершины отделяют буквально считанные метры! Очень близко! Как хочется испытать себя на семи тысячах, знать не понаслышке, а самому преодолеть этот психологический барьер, о котором так много говорят альпинисты, — рубеж семи тысяч! Это важно для него как для врача. Но ведь он еще и альпинист.

И он прекрасно себя чувствует!

Шиндяйкин выходит вперед. Наст хорошо держит, ноги почти не проваливаются, «док» сразу отрывается от группы и так резво, что Захаров забеспокоился. Он кричит, требуя, чтобы Шиндяйкин немедленно вернулся.

Это приказ.

«Док» согласно машет рукой и усиливает темп. Потом он скажет, что не понял Захарова, подумав, что тот просит поспешить с возвращением уже после вершины. Но, конечно, он отлично понял Захарова. Наверное, со стороны его рывок и в самом деле выглядел эдаким психозом, приступом эйфории. Но у него нет никакого приступа. Все четко. Надо успеть побывать на пике до выброски, успеть вернуться к площадке.

Буква Т выложена из ярких полотнищ парашютного шелка. Шелк пламенеет на снегу, как праздничное украшение, и все немного возбуждены, поглядывают наверх. Самолет уже здесь, он появляется и исчезает, но пока занят выброской на 6100, так что время сходить к туру у Шиндяйкина еще есть.

По высоте остается сделать не более трех десятков метров. Но как обманчива эта близость, этот бесконечный гребень, каждый взлет которого невольно принимаешь за вершину. А это не вершина. До нее еще целый десяток таких же взлетов, и это может вывести из себя кого угодно. На вершину Шиндяйкин врывается, как на вратарскую площадку, и, не отдышавшись, тотчас принимается щелкать фотоаппаратом. Он спешит. Он снимает вершинный тур. Ребята у тура. Снимает барельефы Ленина, снимает панорамы на юг и север, запад и восток, сует аппарат ребятам, чтобы они сняли и его на первом в жизни семитысячнике. Он счастлив! И эту радость не может омрачить даже предстоящее объяснение с Захаровым. А ведь наверняка попадет. И крепко!