Какая она, Победа?

По Звездочке до Иныльчека, по Иныльчеку до языка ледника, до Чон-Таша.

Через трещины и промоины. Через стремительные потоки воды в скользких ледовых желобах. Через моренные валы и воронки. Вброд через вздувшуюся от паводка реку, там, где сносит даже верховых, а их и вовсе чуть не снесло, не расшвыряло в разные стороны, не забило рты бешеной, с песком и галькой пополам водой. Вот уж чего они никак не могли позволить, чтоб их не стало, чтоб они не дошли до Майда-Адыра. Совесть надо иметь! Затащить на Иныльчек такую уйму людей, а потом в самый критический момент предать их, бросить как есть, дескать, выпутывайтесь сами как знаете, да еще в придачу займитесь поисковыми работами по обоим бортам Иныльчека, от Звездочки до Сарыджаза, а то и дальше вниз, по Сарыджазу, где они там, Цельман и Галкин, далеко ли уплыли?

Так и выбрались. Не за двадцать семь минут, конечно, но дня за четыре были в Алма-Ате. Каялись. Признавали ошибки. Выслушали все, что надо было выслушать, но вертолет добыли. И лопасти. И тут же улетели на Звездочку. И, подлетая к Звездочке, знали, что гул двигателя слышен на всех маршрутах…

Группа Балинского. Штурм

После ухода Галкина вся ответственность за ребят и восхождение легла на плечи Толи Балинского. Смущала потеря двух дней, а с ними и темпа восхождения, поубавились продукты и силы.

Взяли на учет все оставшееся продовольствие. Еще раз уточнили порядок движения. Переночевали, утром поднялись на 6500 к пещере, где провели вторую ночь, теперь уже в компании с ленинградцами, Стрельцов и Артюхин. Холодно, сильный ветер, двойка ленинградцев сунулась было выйти на маршрут и тут же вернулась в пещеру.

— Ну погодка! Что будете делать?

— Пойдем, пожалуй, — сказал Балинский, поглубже натягивая меховую шапку-ушанку, которую так странно было видеть на альпинисте, — ждать да догонять…

Наклонное плато объято мглистыми космами поземки. Но снег сдут, топтать следы почти не приходилось. Благополучно преодолели ледопад и к трем часам дня были на 6900. Дальше идти не рискнули. Холод пробирал такой, что у Жени лопнула фляжка с сиропом, которую он засунул утром в задний карман рюкзака. Заночевали на стоянке группы Люси Аграновской.

Пока все складывалось неплохо. Не обескуражило и утро 15 августа. Туман, ветер, но ведь это и есть для Победы обычная погода, работать можно.

Часам к четырем подошли на 7200. Скальную гряду оставили слева на ходу, решив, что снегу не так много и завтра можно будет пройти вдоль скал.

Часа два рубили площадку. Вымотались, замерзли, но палатку старались ставить хорошо, на все дно, иначе не отдохнуть. А отдохнуть перед штурмом надо обязательно. Видели, как правей прошли связки ленинградцев и тоже начали моститься на ночь. В полутора веревках, не дальше. Стало веселей.

Кто-то есть рядом.

Сразу же раскочегарили примус. Судя по тому, как парни уминали ветчину с томатом и уксусом, даже тушенку, самочувствие у всех неплохое.

А главное, была уверенность: завтра сделаем. Всю ночь шел снег, задувало, но и это не испортило настроения: снег так снег, на то и Победа.

Приготовили на утро шоколад, воду, все то, что надо будет взять с собой. До завтра!

Утром пожаловался на недомогание Володя Кочетов. Даже подумывал, не остаться ли, но все же решил идти.

Первая связка вывалилась из палатки в восемь утра. Раньше не решились, очень уж было холодно. Сразу же пришлось топтать снег, но и эта работа не согрела, очень, очень прохладно, прямо-таки на пределе.

Ленинградцы попытались пройти правей контрфорса, прямо в лоб по скалам, но вскоре отказались от этой затеи и перебрались к ним. Теперь их было четырнадцать человек. Это сразу сказалось на темпе, и под вершину выбрались лишь к середине дня.

Снегу стало поменьше, наст пожестче. Затем участок льда. Пришлось бить крюк, навешивать перила, пошли еще медленней. Все мерзли. Две пары толстых шерстяных носков, меховые шекльтоны, и все равно от «кошек» проникал жгучий металлический холод, ноги деревенели, и Толя то и дело подпрыгивал на передних зубьях, чтобы сохранить пальцы. Ребята ворчали.

Но что было делать, приходилось ждать, когда все пройдут, не будешь же перед носом соседей снимать веревку.

Когда всех пропустили, рванули. Наст весь в снежных застругах, их жесткие, как жесть, ребра сбивали с нужного шага. Склон был словно объят дымом, мела поземка, и понять, что за погода, где небо, где кончается склон, было невозможно. Очень странное состояние. Какая-то сонная оторопь.

Реальной была только боль со стороны правого уха и затылка — сюда бил ветер.

— Не дрейфь, Кочет! — закричал Балинский.

— Что? — с натугой переспросил Володя.

— Не дрейфь, говорю, выше еще целый километр!

— Что? Какой километр? — Сквозь гул ветра Володю было едва слышно.

— Километр еще, говорю! — кричал Балинский. — Победа — семь с половиной, а Эверест еще тысяча метров! Больше даже!