Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

Считая, что роман лучшее, что он написал за всю свою жизнь, и убедившись: на родине это произведение опубликовано не будет, Пастернак передает рукопись «Доктора Живаго» итальянскому издателю, коммунисту Джанджакомо Фельтринелли. Писатель не боится самых страшных последствий этого своего поступка. Он готов взойти на Голгофу, только бы возможно большее количество читателей могло познакомиться с романом. В договор с Фельтринелли Пастернак включил специальный пункт, предусматривающий перевод «Доктора Живаго» не только на итальянский, но и на другие европейские языки.

В ноябре 1957 года «Доктор Живаго» увидел свет по-итальянски. Затем роман вышел на других европейских языках. Первая русская версия появилась в Гааге в августе 1958 года. В этом же году, 23 октября, Пастернаку была присуждена Нобелевская премия по литературе с формулировкой: «за выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы».

Руководству СССР следовало бы поздравить писателя с заслуженной высокой оценкой, данной его творчеству Королевской академией наук в Стокгольме; в определенной мере это была оценка всей советской литературы, в высших ее проявлениях. Вместо этого в тот же день было принято постановление ЦК КПСС «О клеветническом романе Б. Пастернака», в котором говорилось: «Признать, что присуждение Нобелевской премии роману Пастернака, в котором клеветнически изображается Октябрьская социалистическая революция, советский народ, совершивший эту революцию, и строительство социализма в СССР, является враждебным по отношению к нашей стране актом».

То, что происходило в это время в семье Чуковских, зафиксировала в своем дневнике Лидия Корнеевна (под датой 27 октября 1958 года): «Звонила в Переделкино. Деду хуже. Давление не снижается. Сна нет. Не потому ли, что там побывал Коля и заразил его общим страхом, царящим в Союзе писателей? И своим собственным в придачу – за то неловкое положение, в которое попал Дед?» В этот же день Корней Иванович записывает в дневник: «История с Пастернаком стоит мне трех лет жизни. Мне так хотелось ему помочь!!![101]Я предложил ему поехать со мною к Фурцевой – и пусть он расскажет ей всё: спокойно, искренне. Пусть скажет, что он возмущен такими статейками, как те, которые печатают о нем антисоветские люди, но что он верит (а он действительно верит!!), что премия присуждена ему за всю его литературную деятельность… Дело было так. Пришла в 11 часов Клара Лозовская, моя секретарша, и, прыгая от восторга, сообщила мне, что Пастернаку присуждена премия и что, будто бы, министр Михайлов уже поздравил его. Уверенный, что советское правительство ничего не имеет против его премии, не догадываясь, что в “Докторе Живаго” есть выпады против советских порядков, – я с Лютей бросился к нему и поздравил его[102]… Забыл сказать, что едва мы с Люшей пришли к Пастернаку, он увел нас в маленькую комнатку и сообщил, что вчера (или сегодня?) был у него Федин, сказавший: “Я не поздравляю тебя. Сейчас сидит у меня Поликарпов[103], он требует, чтобы ты отказался от премии”. Я ответил: “ни в коем случае”. Мы посмеялись, мне показалось это каким-то недоразумением… Мы расстались, а я пошел к Федину. Федин был грустен и раздражен. “Сильно навредит Пастернак всем нам. Теперь-то уж начнется лютый поход против интеллигенции”. И он рассказал мне, что Поликарпов уехал взбешенный… И тут же Федин заговорил, как ему жалко Пастернака. “Ведь Поликарпов приезжал не от себя. Там ждут ответа. Его проведут сквозь строй. И что же мне делать? Я ведь не номинальный председатель, а на самом деле руководитель Союза. Я обязан выступить против него…”»

Против Пастернака на состоявшемся 27 октября 1958 года совместном заседании президиума правления Союза писателей СССР, бюро оргкомитета Союза писателей РСФСР и президиума правления Московского отделения Союза писателей выступил и Николай Чуковский. Он, в частности, сказал: «Во всей этой подлой истории есть все-таки одна хорошая сторона – он сорвал с себя забрало и открыто признал себя нашим врагом. Так поступим же с ним так, как мы поступаем с врагами».

Как рассказывал мне сын писателя Д. Н. Чуковский, Николаем Корнеевичем двигало не только желание оградить от неприятностей себя и свою семью, но прежде всего намерение исключением Пастернака из членов Союза писателей (с таким предложением Чуковский выступил как председатель секции переводчиков) оградить поэта от худшего – от выдворения из СССР.

На заседание, состоявшееся 27 октября 1958 года, Пастернак не пошел, хоть и был приглашен, но передал в президиум правления Союза писателей СССР письмо, в котором, в частности, говорилось: «Я жду для себя всего, товарищи, и вас не обвиняю. Обстоятельства могут вас заставить в расправе со мной зайти очень далеко, чтобы вновь под давлением таких же обстоятельств меня реабилитировали, когда будет уже поздно».