«…Суров – не знаю, по какому поводу, – насмерть поссорился со своим единомышленником и ближайшим другом Бубенновым[100]
. Да не просто поссорился, а подрался, причем, по слухам, одним из орудий схватки служила серебряная вилка. Об этом можно судить по остроумной эпиграмме Казакевича. Она начиналась:а кончалась:
Бубеннов действительно подал заявление в партбюро, и, как ни старался А. Софронов замять эту крайне неприятную для него историю, она повлекла за собой много других, заставивших секретаря парткома, что называется “продать” своего друга. Дело в том, что космополиты, которых давно уже не только отказывались печатать и в каждом номере любой газеты предавали анафеме, вдруг осмелели, и в партком посыпались заявления, в сравнении с которыми мгновенно потеряла всякое значение жалоба Бубеннова. Выяснилось, что Суров работал с помощью “негров”, писавших для него пьесы и критические статьи, и что этими “неграми” были в иных случаях те же космополиты… Сперва историю молниеносной карьеры Сурова решено было “подать”, а потом ее благополучно замяли – опасно было вдаваться в подробности!»
Из Союза писателей Сурова все-таки исключили.
О втором не менее скандальном происшествии Корней Иванович в дневнике написал так: «11 марта.
Встретил на улице Корнелия Зелинского и Перцова. Рассказывают сенсационную новость. Александрова, министра культуры, уличили в разврате, а вместе с ним и Петрова, и Кружкова, и (будто бы) Еголина. Говорят, что Петров, как директор Литинститута, поставлял Александрову девочек-студенток, и они развратничали вкупе и влюбе… Оказывается, Еголин действительно причастен к этим оргиям. Неужели его будут судить за это, а не за то, что он, паразит, “редактировал” Ушинского, Чехова, Некрасова, ничего не делая, сваливая всю работу на других и получая за свое номинальное редакторство больше, чем получили при жизни Чехов, Ушинский, Некрасов! Зильберштейн и Макашин трудятся в поте лица, а паразиты Бельчиков и Еголин ставят на их работах свои имена – и получают гонорар?!» Здесь же Чуковский охарактеризовал Александрова: «Кащдый вечер он был пьян, пробирался в номер к NN и (как говорила прислуга) выходил оттуда на заре. Но разве в этом дело. Дело в том, что он бездарен, невежествен, хамоват, туп, вульгарно-мелочен. Когда в Узком он с группой “философов” спешно сочинял учебник философии (или Курс философии), я встречался с ним часто. Он, историк философии, никогда не слыхал имени Николая Як. Грота, не знал, что Влад. Соловьев был поэтом, смешивал Федора Сологуба с Вл. Соллогубом и т. д. <…> Александров на съезде выступал тотчас же после меня. Я в своей речи говорил о бюрократизации нашего советского литературного стиля. И речь Александрова была чудесной иллюстрацией к моему тезису». О том же деле Чуковский сделал запись в дневнике через три дня: «Был у меня Леонов. Говорит, что Петров (Сергей Митрофанович) подал заявление в Союз писателей – покаянное. Заметая следы, он пишет, что у него будто бы была одна любовница, с которой он встречался на квартире у Кривошеина, не зная, что там вертеп. Что он поверг свою семью “в бездну отчаяния” и т. д. Говорят, будто они растлевали 14-летних».Александрова с поста министра культуры сняли, как и Еголина – с поста директора Института мировой литературы. Лишили теплого места и Петрова. Кружкова уволили из аппарата ЦК КПСС. Но, что удивительно, Еголина, и Петрова оставили членами Союза писателей СССР. Из партии никого из замешанных в скандале не исключили, лишь каждому вынесли строгий выговор с предупреждением.
Вокруг «Доктора Живаго»
В 1956 году в Союзе писателей начал назревать еще один скандал, теперь уже международного масштаба. 1 сентября Корней Иванович записывает в дневник:
«Был вчера у Федина. Он сообщил мне под большим секретом, что Пастернак вручил свой роман “Доктор Живаго” какому-то итальянцу, который намерен издать его за границей. Конечно, это будет скандал: “Запрещенный большевиками роман Пастернака”. Белогвардейцам только это и нужно. Они могут вырвать из контекста отдельные куски и состряпать “контрреволюционный роман Пастернака”.