Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

“Творческая обработка образа дворового идет по линии усиления показа трагизма его судьбы…”? Тут и вправду можно закричать “караул”».

Николая Чуковского съезд избирал в состав правления Союза писателей СССР. По окончании работы съезда он едет отдыхать в Кисловодск.

5 февраля 1955 года отец сообщает находящемуся на отдыхе сыну: «Дорогой Коля.

Сейчас я получил письмо от Игоря Ильинского. Он, между прочим, пишет: “Совсем недавно я искренне радовался успеху Вашего сына и завидовал, что Вы можете испытывать высокое чувство Могилам. Б. Чуковской. 1955

радости и гордости за своего сына”. Вот». И далее говорит: «Маме немного лучше, и, может быть, не придется класть ее в больницу, f у нее приближается к норме». Но через 11 дней Чуковский-старший посылает сыну телеграмму: «Мама умирает, приезжай скорее, хочет тебя видеть».

То, что происходило дальше, зафиксировано в дневнике Корнея Ивановича: «19 февраля. Приехали Коля и Марина. Лежит, дремлет, тяжело дышит. 21 февраля. Лида вошла и сказала: “скончалась”… Люша зачитывает меня “Деньгами” Золя, а я мечусь в постели и говорю себе снова и снова, что я ее палач, которого все считали ее жертвой. Ухожу к ней на террасу и веду с ней надрывный разговор. Она лежит с подвязанной челюстью в гробу – суровая, спокойная, непрощающая, пронзительно милая, как в юности».

В 1955 году «Балтийское небо» вышло отдельным изданием – сразу в двух столичных издательствах: «Советский писатель» и Воениздат (потом будет множество переизданий). Теперь роман можно было прочитать не только в областных и районных центрах, но и в тех местах, которые принято называть «медвежьими углами». Вскоре из одного из них, городка Сен-гилей, что в Ульяновской области, к Корнею Ивановичу пришло письмо – от давней знакомой, они вместе работали во «Всемирной литературе», Веры Александровны Сутугиной-Кюнер. Бывший секретарь горьковского издательства написала: «Передайте Коле, что его книга пользуется очень большим успехом. В магазине она была сразу раскуплена, и из моих опросов библиотек – оказалось, что на нее очередь, и она не лежит ни одного дня».

Появились отзывы и в печати. Одними из первых (еще на журнальный вариант) откликнулись летчики – Герои Советского Союза Г. Сивков и Е. Рябова: «Среди только что вышедших книг большое впечатление производит роман Н. Чуковского “Балтийское небо”. Это близкий, хорошо знакомый нам мир героев и образов. А требования к тому, что знаешь по собственному опыту, особенно велики. “Балтийское небо” написан правдиво и увлекательно. Это один из первых удачных романов о летчиках, об их большой жизни, о трудностях этой замечательной профессии»[96]. Критик А. Иванский отмечал: «Язык романа привлекает своей свежестью, образностью. Построением фразы, несколькими штрихами писатель умеет передать и напряженную динамику воздушного боя, и глубокое раздумье, и романтику героического подвига»[97]. Другой рецензент, В. Вильчинский, писал: «Хорошее знание жизни, точность и выразительность описываемых деталей – характерная особенность “Балтийского неба”»[98]. Откликнулся на роман и Анатолий Тарасенков: «Самые трагические месяцы ленинградской блокады изобразил в этом произведении писатель… Но как мужественны и как красивы в своем мужестве эти люди!.. Суровыми, правдивыми красками рисует Николай Чуковский борьбу своих героев»[99].

Анатолий Суров и другие

В 1955 году в Союзе писателей СССР произошло два скандала. Николаю Корнеевичу как члену правления поневоле пришлось принимать участие в их разбирательстве.

Сначала выявилось неприглядное поведение драматурга Анатолия Алексеевича Сурова. 11 марта 1955 года Корней Иванович записал в дневник: «Приехал Коля. Рассказывал дело Сурова, который, пользуясь гонениями против космополитов, путем всяких запугиваний принудил двух евреев написать ему пьесы, за которые он, Суров, получил две Сталинские премии!» Сталинских премий Суров был удостоен за пьесы «Зеленая улица» (1848) и «Рассвет над Москвой» (1951). Анатолий Алексеевич к тому же любил выпить и в пьяном виде нередко распускал руки. В дневнике Чуковского есть запись о том, как Суров в марте 1954 года «дал по морде и раскроил череп своему шоферу». О другой драке, в которой участвовал драматург, рассказал в своем «Эпилоге» Вениамин Каверин: