Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

3 марта 1921 года проживавший в Петрограде поэт Михаил Кузмин записал в дневник: «Вот так дела! Неужели исторический день? Пошел за хлебом, хлеба нет, но осадное положение и выступление генерала Козловского. Говорят, в Кронштадте Савинков и Верховский. Никакого отпора, кроме арестов и заложников, не предвидится». Восставшие моряки требовали: «Вся власть Советам без коммунистов!» Корней Чуковский в это же время фиксирует в дневнике: «4 марта 1921… Вчерашнее происшествие с Павлушей очень взволновало детей». Павлуша – сын генерала Козловского. Лидия Корнеевна в 1994 году, после прочтения в четвертом номере «Вопросов истории» документов о кронштадтском восстании, подавленном большевиками менее чем за три недели, записала в дневник: «Кронштадт для меня – это детство и наш барометр: виден или застлан туманом; потом, в Тенишевском, Саша и Павлик и Ляля Козловские – за ними приехали из ЧК – мальчиков (15–16 лет) – вернули через несколько дней, а Лялю, лет 9-ти, отец, генерал Козловский, бежавший в Финляндию, – через некоторое время выкрал». Далее Лидия Корнеевна отметила: «Да, уханье орудий с боевых кораблей не так было страшно, как страшно теперь читать это кровавое сочинение и списки расстрелянных. Тогда были спутаны чувства, а теперь… прояснились по поводу Кронштадта».

Поиски мировоззрения

В 1924 году Лидия Чуковская, благополучно окончив 15-ю единую трудовую школу, поступает на словесное отделение Государственных курсов при Российском институте истории искусств и, одновременно, начинает учиться на Курсах стенографии.

Девушка стремится не только к получению знаний, профессии, она страстно хочет обрести мировоззрение. Ее отец записывает в дневник 26 августа 1924 года: «Один для меня отдых – беседа с Лидой. Лида даже страшна своим интеллектуальным напором. Чувствуется в ней стиснутая стальная пружина, которая только и ждет, чтобы распрямиться. Она изучает теперь политграмоту – прочитала десятки книг по марксизму – все усвоила, перемолола, переварила, хочет еще и еще. Экономическая теория захватила ее. Лида стала увлекаться чтением газет, англо-советская конференция для нее событие личной жизни, она ненавидит Макдональда – словом, все черты мономании, к которой она очень склонна. Жизнь она ведет фантастическую: ни секунды зря, всё распределено, с утра до ночи чтение, зубрежка, хождение в библиотеку и проч.».

Сама Чуковская позднее об этом написала так:

«Год 1925-й. Учусь в двух учебных заведениях сразу: с успехом приближаюсь к окончанию стенографических курсов и без большого интереса и весьма посредственно готовлюсь к переходу на второй – Государственных курсов при Институте истории искусств. С трех до пяти в одном месте (через день) и с пяти до десяти – в другом (ежедневно). Утра провожу в Публичной библиотеке: готовлю реферат об Аполлоне Григорьеве для одного из институтских семинаров; параллельно читаемым лекциям перелистываю “Русский Архив”, “Русскую Старину”, “Отечественные Записки”, “Современник” Пушкина, “Современник” Некрасова, прижизненные издания Пушкина, Баратынского, Лермонтова. Старые шрифты, желтые страницы, виньетки, старые литографии, запах пыли и ушедшего столетия; ранние поездки в библиотеку, когда в трамвае еще клонит ко сну, мороз, и дыханием продуваешь круглую проплешину в узорном замерзшем стекле, и протираешь ее варежкой, чтобы увидеть знакомый дом и сообразить, где мы; и согретая тишь, настороженный простор библиотечного зала; и мутная зимняя утренняя синева за высоким окном – всё доставляет мне радость.

У меня потаенная цель: в поисках мировоззрения, отсутствие которого представляется мне постыдным, я, кроме учебных занятий, пробую читать Гегеля, Фихте, Фейербаха… Я слышала, что мировоззрение добывается умными людьми из философии – и вот встаю по будильнику в семь утра, чтобы урвать лишний час и поспеть к открытию библиотеки, к девяти. Гегель мне решительно не по зубам, и я чуть не со слезами конспектирую длинные, переводчески-неуклюжие, бесконечные периоды… Нет, Гегель решительно не помогает отыскать и выбрать для себя подходящее мировоззрение… Я даже не понимаю, о чем, собственно, речь. Может быть, Фихте откроет мне глаза?».

Но и чтение книг Фихте, Фейербаха и других философов дало тот же результат – отрицательный. И неудивительно, мировоззрение не выбирается из книг, человек его обретает через свой жизненный опыт.

В мае 1925 года Лидию Чуковскую в первый раз арестовали. Корней Иванович зафиксировал в дневнике: «Ночь на 27-е. Позвонили милиционеры. В час ночи. У Лиды обыск. Нелегальную литературу ищут». Сама Лидия Корнеевна позднее о случившемся рассказала так: