Каким быть человеку?

Шолем. Конечно, это отличный план, ведь Марго ни за что в жизни не нарисует уродливой картины. Она просто неспособна на такое! Как у нее получится изменить своему восприятию цвета? Своему прекрасному чувству композиции, своей работе кистью, своим линиям? Я должен сказать, что, если Марго принесет на конкурс картину, которую ей будет неловко показать, от которой ей будет действительно стыдно или которая будет решительно плоха, – вот тогда я сильно удивлюсь.

Я отошла позвать одного из стилистов – мне еще не хватало опыта, чтобы укладывать волосы феном. Но перед тем как уйти, я спросила Шолема, чувствует ли он себя чище, чем раньше. Он только покачал головой. «Нет. Отчего-то я чувствую себя только хуже».

Потом он сказал:

– Слушай, всё, что я говорю о Марго, остается между мной и тобой – ну и этими стенами. Не рассказывай ей о моих словах.

– Окей, – ответила я, потому что мне хотелось нравиться ему и вызывать у него доверие.

В тот день, расхаживая туда-сюда по салону, подбирая полотенца и подметая пол, я внимательно смотрела на Энтони, одного из дюжины стилистов. Юри работал с невероятным изяществом, но я не могу сказать, что любила его. Я восхищалась им и уважала его, но по-настоящему я любила Энтони. Может быть, потому что я чувствовала, что мы похожи, я видела его всем сердцем, не только рассудком. Он уже девять лет работал за одним и тем же парикмахерским креслом в углу салона. Несколько недель назад я услышала, как о нем сплетничали: «Почему Юри не уволит Энтони? Энтони такой инфантильный и заносчивый! Он довел Лесли до слез!» Энтони всегда хвастался, что стриг кого-то в Лос-Анджелесе, Майами, Нью-Йорке, и его даже просили устраивать мастер-классы в некоторых салонах красоты. Он был слишком крут для этого города. Если бы он не повстречал свою жену, то был бы сейчас в одном из этих городов. Знали ли мы, что он однажды красил волосы Линдси Лохан? Он уверял, что никто на свете не стрижет, как он, – методом, который он назвал «стрижка плавного жеста», когда он молниеносно двигался вокруг головы посетителя. За ним можно было наблюдать как за профессиональным спортсменом на ковре. Он красил волосы посетителей без их ведома, когда считал, что это им пойдет, и даже если некоторые смотрели в зеркало со слезами сожаления, они не возмущались, потому что понимали, что имеют дело с истинным художником.

Энтони себя таковым и считал, истинным художником, в то время как Юри ставил перед собой простую цель ремесленника: совершенство. Он настолько предан делу, что три года назад чуть не умер от кровоизлияния в мозг. Он всё делал превосходно, стабильно одинаково, но и, как я теперь начинала понимать, с некоторой жестокостью: его клиенты зависели от него, потому что он знал их слабые стороны и недостатки. Он первый сообщал им, что у них появились седые волосы, еще до того, как они узнавали об этом сами. Или объяснял им, что их волосы начинали редеть и выпадать. При этом он был очень последовательным, поэтому сложно было заметить подвох. А вот в руках Энтони никто не знал, с чем они уйдут. Каждый день он был новым человеком.

Однажды я заговорила о достижениях Энтони с Юри, и тот затрясся от смеха. «Ах, да, как же, великий Энтони! Ну а если он такой великий, то скажи, почему же у него нет собственного салона?» Об этом Энтони сокрушался больше всего на свете, хотя он умело прятал свой стыд. Чем чаще Юри брал меня под свое крыло, тем чаще Энтони пытался завоевать мое доверие. Он ловил меня в подсобке и рассказывал мне о своей жизни, в том числе о том, как ему почти удалось открыть салон пять лет назад, но в последний момент продавец снял это помещение с продажи – Энтони так и не узнал почему, – а через месяц экономика рухнула, и купить что-либо стало невозможно. У него был консалтинговый бизнес на стороне – на салоне ведь свет клином не сошелся! – но, когда я попросила у него визитную карточку, он сделал вид, что очень обиделся. Как это пошло! Нет, он никогда никому не дает визитных карточек.

В тот день перед самым закрытием в салон привели детей Энтони – трех милых малышей, – и Энтони попросил меня помыть их шелковистые детские волосы. Увидев меня, Юри подошел поближе, положил мне руку на плечо и раскатистым голосом заявил: «Некоторые парикмахеры думают, что они боги, только потому, что другие люди постоянно говорят им, какие они невероятные. Но хороший парикмахер никогда не возомнит себя богом!»

Вот уж что я точно не стала бы записывать себе на руке.

Когда я закончила, повесила резиновый фартук в подсобке, сменила туфли на зимние ботинки и пошла прямиком к Израэлю.

Мама Шилы молится, чтобы Шила помогла ей…

1. Я арендую мусоровоз и выкину весь хлам из гаража и подвала. Надеюсь, что в ближайшие выходные, в крайнем случае – через две недели.

2. Я не хочу выкидывать вещи своей дочери; у нее здесь много прекрасных вещей, фотографий и прочего.

3. Да приедет же она и разберется, что из этого надо выкинуть. Выкидывать всё я не хочу, хоть и велико искушение.