Каким быть человеку?

Я ушла из копировального центра разочарованная и расстроенная. Я повстречала очередного мужчину, который пытался меня чему-то учить.

Глава пятнадцатая Что такое эмпатия?

В смятении, чувствуя себя так, будто мое время подходит к концу, я поспешила к ресторану у реки – к дорогой туристической террасе, забитой людьми. Столики были из кованого железа, а скатерти – черные. Там сидели и семьи, и молодые парочки, и, когда я пришла, все пили прохладительные напитки и ели из огромных мисок салаты.

Меня встретила официантка, которая посадила меня посередине террасы, я заказала у нее кампари с содовой, а затем смахнула со стола крупинки песка. Я осмотрелась, чтобы увидеть людей вокруг и решить, как лучше себя подать. Недалеко от себя, метрах в трех, я заметила пожилого мужчину. Видно было, что это человек с чувством собственного достоинства. На нем была темно-синяя рубашка и шляпа. Рубашка выглядела сильно накрахмаленной, а из-под импозантного костюма виднелись белые манжеты. Между отворотом брюк и носками виднелись волосы на ногах. Перед ним лежала сложенная газета и стояла чашка кофе, и мне вспомнился имейл Израэля: выбери кого-нибудь на террасе, кто заслуживает того, чтобы увидеть твою пизду – например, какого-нибудь старика. Почему бы не этого, уж если на то пошло?

Я залпом допила кампари и стала копаться в сумке, чтобы найти там купленные бумагу и ручку. По лицу прошла волна возбуждения: я раздвинула ноги и посмотрела на пустой лист бумаги перед собой, стараясь держаться так, словно это самая естественная на свете вещь. Я знала, что надо вести себя очень непринужденно. Я подержала ручку во рту, потом стала писать.

Я пыталась писать так, чтобы было понятно: я делаю это от души, я делаю это безупречно – даже здесь, даже вдали от него, – я уступчивая и преданная. Я искренне старалась писать так, чтобы возбудить Израэля больше, чем если бы он прочитал письмо от настоящей девочки-подростка, которая скучает по нему в поездке.

Подробно исписав примерно три страницы о том, как его член изменил мою жизнь, я вдруг почувствовала нечто странное, словно крадущееся осознание, насколько это всё нездорово, ведь я так долго мучилась со своей пьесой, не могла ее дописать, и вот, вместо того чтобы работать над ней, я сижу тут и сочиняю это тупое письмо – это льстивое членососное послание Израэлю!

Я оторвала взгляд от письма и поняла, что мужчина, сидевший напротив меня, уже ушел, и теперь на его месте сидел пухлый мальчик, который открыто ржет надо моей голой пиздой. Я почувствовала комок в горле и бросила молниеносный взгляд на его родителей. Побагровев, я вытащила несколько купюр, швырнула их на стол, прижала своим стаканом и убежала.

Я вылетела оттуда, расталкивая людей на пути, опустив голову и глядя только на улицу. Сердце мое колотилось. От проступивших слез деревья слились с машинами. Мысли закружились стремительным вихрем, и перед моим мысленным взором четко проступила картина Илая Лэнгера – картина с той самой судьбоносной выставки: голая девочка с округлым животом сидит верхом на шее у взрослого голого мужчины, который лежит на кровати на спине. Ее ноги обнимают его шею, и своей вагиной она упирается прямо ему в подбородок. Ей не следует сидеть в такой позе!

Когда картина полностью заполнила мое сознание, я поняла, что худшее в насилии над детьми – это эмпатия по отношению к тем взрослым, которые чувствуют необходимость делать что-то подобное. Хуже могла быть только нежность по отношению к этим взрослым, вызванная любовью, – ведь она заставляет поверить, что на эти отвратительные поступки их толкает некая ужасная сила внутри них, а не они сами. Захочется помочь им – дать им возможность почувствовать себя лучше, – и вот вы уже уступаете им, уступаете без осуждения. Поступив иначе, вы будете мучиться из-за чувства вины, потому что сделали им больно и заставили чувствовать себя плохо. Но дальше вы принимаете их желание за свое, а ведь ваше желание – это стремление к любви, а не сам акт. И невероятно сложно становится затем отделить свое представление о том, как другие люди хотели бы, чтобы вы себя вели, от того, как вы на самом деле хотели себя повести. Да и как тут можно понять, чего вы хотели, когда со столь раннего возраста желание перемешалось с эмпатией и с чувством вины?

Как бы так кастрировать свое сознание – нейтрализовать его! – и выстроить какое-то сопротивление, чтобы уметь отличать свое собственное от чужого, чтобы наконец быть в этом мире самой собой? Эту бесконечную способность к эмпатии надо решительно уничтожить в себе и действовать свободно, зная свои собственные желания!