Каким быть человеку?

– Юри объявил, что уходит на пенсию и продает салон. Он по-прежнему будет работать здесь, но на полставки. А Энтони, видимо, надеялся, что однажды Юри продаст салон ему. Но, конечно же, Юри не собирается ему ничего продавать! Когда сегодня утром мы узнали, что он продает салон Полю и Раулю, Энтони устроил скандал и перед всеми клиентами заорал на Юри: «Ты кусок дерьма, Юри!» А потом он разбил кулаком зеркало, и оно разлетелось вдребезги, кровь была повсюду. Так что Энтони забрал свои ножницы и ушел.

– Охренеть!

– Но мы же все знаем, что завтра Энтони вернется как ни в чем не бывало.

Я заметила, что Юри зашел в подсобку. Зная, что у меня мало шансов поговорить с ним в дневное время, я подошла к нему и вручила свое заявление об уходе, преисполненное вежливости и благодарности, которое я написала накануне вечером.

– Мне сейчас его прочитать? – спросил он меня. Я кивнула, пошла с ним в офис и стояла, пока он читал первую страницу, потом перевернул и прочитал вторую, затем перевернул и прочитал третью.

Он сказал:

– Ну что ж, будет жаль отпускать тебя. Ты очень ценная сотрудница. Но если тебе так хочется…

Затем он отвлекся.

– Слышала, что учудил Энтони?

Я кивнула.

– Он хотел, чтобы я продал салон ему – сказал, что всегда на это рассчитывал. Но я никогда не продам ему салон! У него никакой твердости характера, никакого самоконтроля. Он не преданный член нашей команды. Он думает только о себе. И ведь мы все знаем, он никогда не извинится за сегодняшнюю сцену. Что это за человек такой, который не может извиниться? Нет, я никогда не слышал, чтобы Энтони признавал свою вину. – Он пожал плечами. – Я посоветовал Полю и Раулю оставить его у себя в штате: мне просто интересно, сколько может протянуть человек, который никогда не извиняется.

Потом Юри сказал:

– Давай я сегодня позабочусь о твоих волосах. Это твой последний день, и я тебе промелирую несколько прядей.

– Спасибо, – ответила я, хотя не очень хотела делать мелирование. Но меня тронул его профессионализм в этом прощальном жесте доброты. Он снова превратился в человека, которого не в чем упрекнуть.

Я сидела в кресле, а Юри работал с моими волосами и ничего не говорил. Мне было неловко от своего письма, и я начинала жалеть, что отдала его. Может быть, я совершила ошибку? Так глупо было покидать салон. Я очень любила работать здесь! И как мне теперь зарабатывать? Сейчас мне стало ясно: счастье, которое я испытывала в салоне, было настоящим, и я отказывалась от него из-за необдуманного порыва тщеславия; из-за желания защитить свой образ в глазах Юри. Шли минуты, и мое решение становилось всё более безвозвратным, моя жизнь в этом салоне всё дальше убегала от меня назад в прошлое, и вскоре мне здесь вообще не будет места. Пока я пыталась придумать всевозможные способы отозвать свое увольнение, моя паника росла; одновременно с этим я напоминала себе, что смысл жизни не в том, чтобы избежать мук, – в каждом выборе была своя мука – и, выбирая увольнение из салона, я выбирала одну муку, а если бы осталась, то мучилась бы как-то еще, но вот эта нерешительность, метание от одного к другому было самым худшим истязанием, попыткой избежать жизни, которая в конце концов оставит меня ни с чем!

Я поняла это, пока мой мозг бесновался, надежно спрятанный в моей голове, над которой работал Юри, прокрашивая пряди моих волос. Я вдруг осознала: покончить с чем-то до смешного просто! Я отдала ему письмо, и еще до того, как я могла с Юри заговорить, мое время в салоне подошло к концу. Как только он докрасит мои волосы, я выйду отсюда навсегда. Я уже совершила эту огромную ошибку!

Я прошла за одной из девушек к раковине, где она стала мыть мне волосы, придерживая голову, в то время как в моей шее усилилось напряжение. И когда она привела меня обратно к моему креслу и вытерла волосы полотенцем, я увидела в отражении, что сделал Юри: он полностью высветлил мне все волосы на голове! Это не было мелированием. Тонер сделал мои волосы сухими и серыми – неприятного платинового оттенка Мэрилин Монро или серебряного, как у Энди Уорхола, – нет, это были волосы старухи. Я выглядела так, словно доживаю последние дни и, что хуже, как человек, проживший все эти дни. Юри вернулся, широко развел руки, улыбнулся мне и сказал: «Ну как?»

Я не могла улыбнуться ему в ответ. Я чувствовала себя так, как будто меня стерли, как будто никто больше никогда не посмотрит на меня. Но по крайней мере у меня не было ни малейшего желания посмотреть на себя в зеркало, склонив набок голову, как я делала это раньше.

Глава двадцать первая Как прекрасно быть взрослой

Когда я была маленькой, я думала, что дети вырастают, а родители уменьшаются, так что однажды ребенок становится родителем, а родители становятся детьми. Взрослые казались мне чем-то поразительным. Я считала, что мой отец знает совершенно всё. Моя мама обладала удивительной уверенностью и способностью руководить. В моей голове существовал маленький квадратик благоговения перед ними, компактный и завершенный.