Какое дерево росло в райском саду?

Переезд в Бразилию был, можно сказать, случайностью: в 1952 году художница навестила свою сестру Кэтрин, жившую в Сан-Паулу. Она влюбилась в эту страну, а вскоре после этого ее муж Гревилл продал их дом в Блэкхите и приехал к ней. Маргарет стала преподавать рисование в Британской школе в Сан-Паулу, а Гревилл, художник по рекламе, хорошо владевший ретушью, нашел множество клиентов в стремительно развивавшейся городской деловой среде. Спасаясь от зноя и толпы, супруги часто устраивали походы по ближайшим лесам и полям на окраинах города. Именно во время вылазки за город Маргарет заметила у старых трамвайных рельсов клещевину с весьма диковинными, на взгляд художницы, листьями и плодами: «Они были такой чудесной формы, – писала она в дневнике, – что я тут же ее зарисовала». С тех самых пор, по словам Гревилла, «Маргарет отбросила все прочие замыслы и начала рисовать и писать цветы».

Не исключено, что в годы обучения Маргарет видела изображение Selenicereus в роскошной книге «Храм Флоры» Роберта Торнтона (Robert Thornton, “Temple of Flora”, 1804–1811). Торнтон стал жертвой своей грандиозной экстравагантной глупости – издание его разорило, – но речь о другом: в книге был рисунок родственного вида Selenicereus grandiflorus, который привезли в Британию с Ямайки около 1700 года. Портрет – смесь готики, романтики и восточной пышности – передает лихорадочную атмосферу культа растений в начале XIX века и прекрасно показывает, какой огромный путь прошла ботаническая графика за следующие два столетия. Это работа двух художников. Сам цветок кактуса, словно бы облитый медом, – доминанту переднего плана – нарисовал пейзажист Филипп Рейнагл. Фон Торнтон получил другому второразрядному художнику – Эйбрахаму Петеру, – и там совершенно некстати виднеется английский лес, увитая плющом башня с циферблатом, обращенным на полночь («тот ночной час, когда цветок раскрывается полностью», как писал Торнтон в руководстве для художников), вверху справа в углу за деревьями восходит полная луна. Второй раз на картину с изображением Selenicereus из всего этого попала только луна.

* * *

В мае 1988 года Маргарет вернулась в Амазонию, проведя некоторое время в Англии – она восстанавливалась после операции по протезированию тазобедренного сустава. Вскоре ей должно было исполниться семьдесят девять, однако она бесстрашно отправилась на лодке из Манауса (см. рис. 38 на цветной вклейке). За городом лес по берегам реки Негро практически исчез, его уничтожили углежоги, чьи хижины под пластмассовыми крышами расползлись по земле, где когда-то росли деревья. Прошло шесть часов пути, прежде чем по берегам снова показался взрослый лес. Маргарет сопровождали две помощницы – Сью Лорам и Салли Вестминстер – а также оператор Тони Моррисон с ассистентом. Они направлялись к тому самому «айгапи», где Маргарет в прошлый раз – шесть лет назад – видела отцветший Selenicereus. На этот раз у экспедиции была определенная цель: запечатлеть его цветение.

Фотоальбом Маргарет дает представление о том, какое волнение ее охватило, когда она углубилась в знакомые земли во время своей последней, как выяснилось, поездки по Амазонии. Она исхудала, но полна огня, и одета в практичную полувоенную рубашку, а волосы, доходившие до пояса, убрала в узел. На фотографиях, где она плывет в лодке, виден необычный характерный жест. Когда художница показывает на какое-то растение или прикасается к нему, то другой рукой всегда придерживает любимую соломенную шляпу – будто для нее это якорь или оберег. Проведя тридцать лет в Амазонии, художница осталась англичанкой, пусть иногда и старомодной. Ее дневники и фотографии свидетельствуют, что она легко и естественно находила общий язык с местными индейцами, особенно с детьми (своих у нее не было). Они приносят ей растения, позируют для картин, норовят отрезать на память прядки ее густой каштановой шевелюры. А Маргарет помогает им по хозяйству и передает свои, европейские, представления о растениях. Однако в отличие от многих других современных европейских исследователей она не пытается ни внедриться в сложную космологию своих гостеприимцев и в их представления о лесе как о духовном царстве, ни перевести это на понятный для себя язык. Ее общение с местными жителями начисто лишено отрыжки имперского высокомерия и узколобости – скорее это честная попытка сохранить ясность представлений в пределах доступного Маргарет культурного языка.