Какого цвета ветер?

Я заперлась у себя дома, присела к столу, положила на ладони лицо, так можно сидеть долго-долго. Я обдумывала то, что должна была сказать Ромке: «Я не собираюсь за тебя замуж. Не беспокойся. Ты же флюгер! Какую роль ты отвел мне в своем спектакле? Роль ширмы или дублера? Я прыгну с обрыва, а крупным планом снимут перекошенное от страха Лилино лицо? Ты что, так и будешь всю жизнь в роли дворняги — в комнатах тебе жить не полагается, а на будку хозяйка скупится? А ты хоть раз подумал об Олеге Семеновиче? Так кто же из нас лицемер? А теперь отправляйся домой и никогда не возвращайся. Ты мне противен!»

Вот что надо было ему сказать. Но ответ всегда приходил ко мне задним числом и звучал, как выстрел по уже убитой дичи.

Я старалась вызвать в себе чувство ненависти к Ромке, презрения к нему, но ничего у меня не получалось. А что, если я действительно воспользовалась его слабостью? Это звучит ужасно, ну а если подумать? Я же знала, что он меня не любит, знала! Но это меня не остановило.

А ведь все зависело от меня, только от меня, стоило слово сказать, запротестовать. Получается, что это я подвела Ромку...

Я как-то уже подводила его. На уроке литературы...

В школе Ромка и Лиля читали мало, зато я должна была знать обязательную литературу и подробно пересказывать им. Но пересказывала я все по-своему, не любила книг с плохим концом, мне хотелось, чтобы все хорошие люди были счастливыми.

Андрей Болконский у меня, например, не умирал от ран. Его спасала любовь Наташи Ростовой. А доктор Дымов из рассказа Чехова «Попрыгунья» не только выздоравливал, но и «прозревал». Не мог такой замечательный человек, такой добрый, умный, не видеть и не понимать, что собой представляет его жена-попрыгунья. И вот он взял ее однажды за ухо и повел так к вокзалу через весь дачный поселок, а там сказал: «Убирайся отсюда, дрянь паршивая, и чтобы духу твоего здесь больше не было!»

Ромка все это от слова до слова и пересказал учительнице, когда его вызвали отвечать.

Что в классе творилось!

После этого Ромка долго не разговаривал со мной, хотя я и подходила к нему несколько раз, подносила к лицу правую руку, винилась.

Но он не скоро отпустил мне мой грех...

Но почему я думаю только о Ромке? Не много ли чести?

Главцседьмая КРЕСТОНОСЕЦ

Я знала, что у Ольгуни выходной, поэтому удивилась, увидев ее в красном уголке. Ее не узнать: сделала высокую прическу, от лака и начеса волосы стали похожи на парик. Платье новое, коричневое, на шее нитка янтарных бус.

— Для Доски почета заставляют сфотографироваться,— сказала она, подходя к зеркалу. —Надо же, сама себя испортила! Зачем, спрашивается? Саша, пойдем со мной, а? Чего не люблю, так это фотографироваться — сиди как мумия. Или улыбку заставят сделать. Она и выходит как приклеенная. Пойдем, Саша, выручай, пожалуйста!

— Хорошо...

После ателье Ольгуня позвала меня к себе домой:

— Чайку попьем, посплетничаем. А давай на такси махнем! Кутить так кутить!

Она за руку потащила меня к машине с зеленым глазком.

Шофер, пристроив на руле книгу, читал. Ольгуня подергала закрытую дверцу, потом постучала по крыше кабины: окно было закрыто, но шофер и не шевельнулся, пока не дочитал страницу, заложил ее игральной картой, кажется, то был трефовый туз, затем приподнялся, сунул под себя книгу и открыл дверцу:

— Так куда мы едем?

— С вами — никуда! — отрезала Ольгуня. — Когда вы научитесь вежливости, тогда...

— А если от книги не оторваться?

— На работе не читают. Пошли! — Ольгуня подхватила меня под руку. — Смотреть на него не могу, а не то что ехать рядом...

Мы поехали автобусом.

Ольгуня не переставала возмущаться:

— Учим, учим, а они... Никакого уважения...

— Не все же такие.

— К счастью.

Как только мы вошли к Ольгуне в квартиру, она распахнула окно — душно, и, извинившись, принялась расчесывать залитые лаком волосы: «Не могу, будто налипло что-то...» Расчесала, намочила волосы и опять стала привычной Ольгуней с круто зачесанными назад волосами, как бы оттягивающими кожу со лба, приподнимавшими уголки глаз к вискам.

Стояла передо мной помолодевшая, с блестевшими капельками воды на лице:

— Сейчас я тебя, Саша, кормить буду. У меня есть борщ, макароны по-флотски и ватрушка.

Пока она хлопотала на кухне, я разглядывала комнату. Два сдвинутых вместе шкафа с книгами. Над ними, в траурной окантовке, портрет летчика. Большелобое симпатичное лицо с открытой улыбкой.

Ольгунин муж. Потерять обе ноги... Молодой, влюбленный. Хорошо, что у него была Ольгуня. А если б попалась такая, как Лиля?

Но сколько здесь книг! У Олега Семеновича тоже большая библиотека, стеллаж занимает всю стену гостиной. Лиля не поленилась написать на титульном листе каждой: «Украдено у Мурашиных», — на случай, если кто присвоит книгу. А в гостиной она повесила плакат: Не шарь по полкам жадным взглядом,

Здесь книги не даются на дом.

Поскольку только идиот Знакомым книги раздает...

Сама читает его всем со смехом.

«Я это... предупреждение снимал несколько раз,— говорил Олег Семенович,— но Лиля...»

«Не ты повесил, не трогай!..»