Кактус. Никогда не поздно зацвести

Управляться с коляской и маленьким ребенком в метро оказалось труднее, чем я предполагала. Всякий раз перед эскалатором приходилось останавливаться, отстегивать ремень коляски, складывать ее (легче сказать, чем сделать) и водружать на движущуюся лестницу, одновременно закинув туда же и ребенка, и всякий раз, сойдя с эскалатора, выполнять эти действия в обратном порядке. При этом другие пассажиры напирали на нас, как стадо буйволов. Я просто растерялась, сколько же эскалаторов необходимо преодолеть за такую короткую поездку. Добавьте к этому две пересадки и многочисленные длинные лестницы, требовавшие особой ловкости в маневрировании коляской на задних колесиках, прежде чем мы добрались до первой намеченной цели. Я твердо решила написать на электронную почту начальству метрополитена и сообщить свое мнение о порядках на этой транспортной системе. В поезде я обнаружила, что куда сложнее, чем обычно, избегать ненужного общения со случайными попутчиками: при виде ребенка лица неизменно разглаживались, поднимались ко мне и улыбались. Некоторые даже спрашивали у меня имя девочки или возраст – информацию, которую я уже могла сообщить с уверенностью. Полагаю, мы выглядели матерью и дочерью, решивших интересно провести выходной. Я довольно равнодушна к детям, но, должна сказать, девочка выглядела весьма миловидно со своими золотистыми локонами, розовыми щеками и большими голубыми глазами, если вам нравятся такие вещи.

В первый магазин из моего списка мы пришли, на семьдесят две минуты выбившись из графика. Я выбрала предметы одежды для беременных, намеченные к примерке, и пошла в кабину. Коляска в примерочной не помещалась, и мне пришлось оставить ее в зале, а ребенка выставить на пол в углу. Как только я начала раздеваться, девочка стала канючить, что хочет кушать. Я объяснила, что она сама виновата, потому что не доела мюсли; вот я съела причитающийся завтрак и до сих пор не проголодалась. Ребенок, однако, оказался неспособен принять ответственность за ситуацию, в которую сам же себя и поставил, и продолжал ныть. Не обращая внимания на капризы, я углубилась в важный процесс оценки качества, функциональности и внешнего вида предметов гардероба, когда одна из продавщиц сунула голову в примерочную и встревоженно осведомилась, все ли в порядке. Я объяснила, что ребенок сам кузнец своего несчастья, но женщина все равно с жалостью поглядела на девочку. Наконец, нагруженные двумя хозяйственными сумками, мы двинулись обратно к метро. В попытке положить конец причитаниям я остановилась у фруктового лотка, купила гроздь бананов, очистила один и дала ребенку. Девочка раздавила его между пальцев, которые затем вытерла о свое пальто, платье и боковины коляски.

Я спокойно разъяснила, что такое поведение неприемлемо, но ребенок устроил бурный рев – мне удалось только разобрать слова «мама», «домой» и что-то похожее на «конфетку-у-у!». С сожалением признаюсь, что поход по магазинам удалось завершить только с продуманным применением шоколадного драже, скармливаемого моей подопечной с пятиминутными интервалами. Капризами она напомнила мне Эдварда, который тоже был очень трудным ребенком. Живо помню, как он сидел в коляске и дергал ногами, извиваясь и вопя во все горло, пока не получал желаемого. Моя мать избаловала Эдварда так, как никогда не баловала меня, – возможно, потому, что во младенчестве он много болел. Не знаю, что именно у него было – мне никто не удосужился объяснить, а позже я не спрашивала. Наверное, генетическое отклонение. Что-то с желудком – понадобилось несколько операций, чтобы это исправить. Я почти не видела мать в то лето, которое Эдвард провел в больнице: мы жили вдвоем с отцом. Удивительно, но папа смог на время обуздать свой порок и принял на себя домашние хлопоты в отсутствие супруги: он даже находил время со мной играть. В памяти осталось, что лето было солнечное, обедали мы за уличными столиками в пивных и пабах, а еще я каждый день ела чипсы с курицей, запивая лимонадом. Обед был всякий раз немного неправильный, вроде сандвичей с мармеладом или консервированных макарон в томате со сладкой кукурузой. Когда мать принесла Эдварда домой, отец вернулся к старым привычкам, и веселье прекратилось. Мне приходилось красться по дому на цыпочках, чтобы не побеспокоить спящего брата. Играть с ним мне не дозволялось – вдруг я ему наврежу. Вместо полного папиного внимания мне доставались крупицы, которые могла уделить мне мать, когда не бегала за Эдвардом: даже в двухлетнем возрасте мой брат отлично понял, какую власть дает ему статус выздоравливающего, и всласть ею попользовался.