Кактус. Никогда не поздно зацвести

Через несколько дней я в обед нехотя потащилась в гинекологическое отделение клиники на очередной дородовый осмотр, на этот раз на УЗИ на двадцатой неделе. Здесь следует признаться, что я так и не смогла, да и не желала смириться с фактом, что после сорока пяти лет счастливой жизни сугубо для себя мое тело и мысли вдруг стали всеобщим достоянием. Просто невероятно, сколько же людей щупают, смотрят, проводят анализы и задают вопросы, пока вы беременны. Посещение разных специалистов можно было приравнять ко второй работе, а мой живот стал предметом более пристального внимания, чем у самой темпераментной турецкой танцовщицы. Из взрослого полноправного человека я будто превратилась в живой сосуд для другого существа.

– Ну что, мисс Грин, хотите знать пол вашего ребеночка? – спросила проводившая УЗИ врач, тощая шотландка средних лет с коротко остриженными и круто завитыми рыжими волосами.

После трепотни Билли я много думала над этим вопросом. Узнать пол будущего ребенка немного походило на открытие подарка до Рождества или подглядывание в конец книги, когда дочитано только до середины. Это отдавало неким жульничеством, ребяческой несдержанностью и нетерпеливостью. Однако прагматизм во мне взял верх: я всегда предпочитаю знать, что именно произойдет и когда конкретно. Так можно предупредить неприятные сюрпризы и проследить, чтобы все прошло удовлетворительно. Зная пол ребенка, я смогу купить подходящую одежду и прочее. Разумеется, я не из числа взбалмошных особ, которые ищут розовое с рюшечками для девочки и простые голубые одеяния для мальчика, но, полагаю, некоторая разница в вещах, которые я выберу для новорожденного, все-таки будет. Взвесив все за и против, я решила позволить сказать мне пол ребенка, что узистка и сделала самым достодолжным образом.

Когда я вернулась в офис, Труди сразу пригласила меня в кабинет незаметным кивком, как шпионку на секретном задании, и плотно прикрыла за мной дверь, едва сдерживая радостное кудахтанье:

– Ну как, Сьюзен, как, мальчик или девочка?

На лице моего супервайзера было написано нетерпеливое ожидание.

– О, не смогли определить. Ребенок лежит так, что ничего нельзя разглядеть. Придется подождать до его появления на свет.

Труди огорчилась так, будто я сказала, что врачи ошиблись и я вообще не беременна. Она отошла к письменному столу и рухнула на стул.

– Какая жалость, ну какая жалость! – посетовала она. – Как обидно!

– Не правда ли, – согласилась я.

Одно дело – подглядеть, чем кончается книга, и совсем другое – рассказывать финал всем и каждому.

13

После возвращения из «уборочной» поездки в Бирмингем я пересмотрела свое решение не позволять Ричарду участвовать в жизни моего ребенка. Скрепя сердце я пришла к выводу, что Роб, возможно, в чем-то прав. У меня не было причин опасаться, что Ричард причинит ребенку эмоциональный или физический вред, – судя по его заинтересованности, он вполне может оказаться любящим и внимательным отцом и даже положительным примером. Памятуя о собственном детстве, должна ли я лишать собственное дитя отцовской ласки? Если я сочту, что вправе отказать Ричарду, не ребенок вырастет ли с обидой на меня, несмотря на объяснения, что я всего лишь оберегала мою независимость? Более того, правильно ли недооценивать эффект, который мой отказ от общения произведет на Ричарда? Судя по горьким сожалениям, которые Роб, по его словам (правдивым или нет), много лет испытывает в результате разрыва с сыном, поступить так с Ричардом означало омрачить его жизнь. Я не из тех, кто отступает от принятых решений, но только сильные и цельные натуры способны иногда признать, что несколько поторопились.

Осенний парад в Сент-Джеймском парке достиг кульминации: деревья стояли в полном убранстве, но листва уже окрасилась в медный, красновато-коричневый и охряный оттенки. Солнце середины ноября было ярким, и с утра не было и следа плотного тумана. С этим парком я мало знакома – его предложил Ричард как относительно тихое и приятное место для встречи в обеденное время. Переваливаясь по аллее от Мэлла, я увидела Ричарда на скамейке у пруда, где, по его словам, его можно будет найти. Одет он был, как всегда, безукоризненно, будто присел собраться с мыслями по пути на аудиенцию с королевой, однако не одежда привлекла мое внимание: рядом с ним на деревянной скамье, закинув голову с надменной важностью, стоял большой белоснежный пеликан. Ни человек, ни птица не обращали друг на друга ни малейшего внимания. Ричард был погружен в чтение – приблизившись, я прочитала на мягком переплете «Мадам Бовари» (несмотря на довольно закрытую натуру Ричарда, его всегда тянуло к трагическим героиням, у которых страсть побеждала доводы рассудка). Можно было подумать, что мое появление для него полная неожиданность: я почти подошла к скамье, когда он оторвался от книги и одарил меня одной из своих обаятельных моложавых улыбок. Я почувствовала, что он еще не оставил надежды расположить меня к себе.