Кактус. Никогда не поздно зацвести

Внутри мне как-то сразу стало понятно, почему церковь ассоциируются у людей с убежищем. Еще в притворе я уловила знакомый приятный запах старого дерева, полироли для мебели и свечного воска. К ним примешивался аромат сосновых шишек, источаемый, как я поняла, наряженной елкой, стоявшей в углу по правую руку. Интерьер украшали композиции из красных и белых цветов, связанных лентами и длинными плетьми плюща. Свет горел только над кафедрой, где пожилая женщина в халате любовно начищала латунный пюпитр в виде орла. Она подняла голову, и я сразу узнала Маргарет, соседку моей матери.

– Здравствуйте, дорогая Сьюзен! Как приятно вас видеть! Це-це-це, вы совсем промокли! Пойдемте, я дам вам бумажных полотенец из женского туалета, вытретесь. Джереми говорил, что ожидает вас сегодня. А вы хорошо выглядите, беременность вам очень идет. Когда ребеночек должен появиться?

Она пошаркала к скрытой в полумраке двери перед самым алтарем, и я пошла за ней.

– Через три месяца, – отозвалась я. – Хорошо, что я вас застала, Маргарет, мне и с вами тоже необходимо переговорить. Не знаю, осведомлены ли вы о завещании моей матери…

– Да, дорогая. Эдвард сказал мне, что ему позволено остаться в доме, и добавил, что из-за этого возник целый спор. Не то чтобы я его часто видела – он же днем спит, а ночью веселится. Мы чаще видели Роба, который у него квартировал. Роб частенько заглядывал к нам поболтать, но теперь переехал в собственный дом. Завещания – о, это такая проблема! Люди не всегда получают то, что им причитается по праву.

Мы дошли до туалета. Маргарет взяла целую пригоршню бумажных полотенец и принялась промокать мне волосы и лицо. В другое время я бы ударила ее по руке, но сейчас у меня не было сил возражать: я стояла столбом и позволяла ей суетиться вокруг меня. Я добавила бы «совсем по-матерински», но дело в том, что я не припомню подобного внимания со стороны собственной матери (по крайней мере, проявленного ко мне).

– Ну вот. Пойду скажу Джереми, что вы пришли. Я уже все убрала и начистила на сегодня, сейчас пойду домой, а вы заезжайте к нам, когда наговоритесь с викарием. Вы же знаете, где нас найти.

Викарий продолжал расписывать (с обычными благочестивыми приукрашиваниями) начало своего общения с моей матерью и обстоятельства ее второго инсульта. Основное я уже знала: мать начала ходить в церковь вскоре после первого микроинсульта, то есть около трех лет назад. Викарий сразу угадал в ней «духовное начало», а она призналась, что приходить в церковь Св. Стефана – это «все равно что вернуться домой». Моя мать сразу включилась в жизнь прихода: посещала курсы чтения Библии, пекла пироги на мероприятия по сбору средств, помогала с цветами. У викария не создалось впечатления, что ее рассудок как-то пострадал: мать казалась ему интеллигентной, разумной и толковой женщиной, которая «обнаружила, что вера может служить великим источником утешения и ободрения». Второй инсульт, последовавший двумя годами позже, случился, когда мать после службы развозила чай на тележке (это уже был настоящий инсульт, правда, без катастрофических последствий). Викарий почуял неладное, когда большой алюминиевый чайник, из которого она разливала чай, с грохотом упал на пол. Мать стояла над тележкой со странным, сведенным гримасой лицом. Викарий и Маргарет довели ее до стула, но она не могла говорить и не реагировала на вопросы. В ожидании «Скорой» они ее убеждали, что все будет хорошо. Викарий нашел записную книжку матери и позвонил Эдварду, тетке Сильвии и мне. Это произошло в воскресенье, поэтому я смогла приехать в Бирмингем, направившись сразу в больницу, где застала моего брата и тетку. Можете себе представить охватившее меня смятение при виде матери, подключенной к трубкам и мониторам, в отсутствие капли информации, что с ней и почему. Но это так, к слову: мои эмоции к делу отношения не имеют. Выздоровление же моей матери стало редким и примечательным случаем: меньше чем через неделю ее выписали домой, и спустя два месяца приема лекарств, физиотерапии и занятий с речевым терапевтом она с виду снова стала прежней. Вначале, рассказывал викарий, он заходил почти каждый день, ведь наш дом всего в нескольких минутах ходьбы от церкви. Когда мать поправилась, его визиты стали реже, а потом она смогла возобновить посещение службы. Но и тогда викарий продолжал ее проведывать не реже раза в неделю и пил у нее чай.

– Отчего ваши встречи продолжились? Или вы всю свою паству навещаете на дому? – спросила я.

– Я бы с удовольствием, располагай я неограниченным временем, – ответил викарий. – К сожалению, это невозможно. Приходится ограничиться посещениями тех, кто прикован к дому или кому, по моим впечатлениям, станет лучше от пастырского наставления в привычной обстановке. Я продолжал навещать вашу маму, ибо мне было очевидно – после инсульта она беспокойна и подавлена. От края могилы она вернулась с подспудным убеждением, что ей недолго осталось пребывать в этом мире, и ее тяготили определенные вопросы, не дававшие ей покоя.

– Вопросы какого рода?