Кактус. Никогда не поздно зацвести

В новый год я вступила с обновленной решимостью: уже был подписан договор о юридическом сопровождении, и подошло время основного действа – рассмотрения моего иска в канцлерском отделении верховного суда. Конечно, можно было дождаться, пока поверенный Бринкворт обратится в суд с просьбой признать законность завещания моей матери, однако это усадило бы его на место водителя, которое я твердо намеревалась занять сама (пусть даже, по иронии судьбы, я не умею водить машину). В первые дни января я корпела над справочниками, составляя изложение оснований иска: суду хорошо известно, что истец часто готов уязвить, но боится нанести удар. У меня такого страха не было. В самых сильных выражениях я изложила свои аргументы касательно недееспособности наследодательницы и злонамеренного постороннего влияния, назвав в качестве ответчиков и Эдварда, и поверенного Бринкворта. Распечатав для проверки окончательную версию, я осталась довольна своей работой, достойной профессионального стряпчего. Когда минула неделя нового года, я в обеденный перерыв одолела пешком около полумили от моего офиса до здания Роллс на Феттер-лейн – нового, со стеклянным фасадом, аванпоста Королевского суда Лондона. Отыскав на первом этаже отделение канцлерского суда, я заплатила установленную пошлину и подала документы. Клерк скучающего вида информировал меня, что суд передаст копии моему брату и поверенному Бринкворту, у которых будет двадцать восемь дней, чтобы представить возражения по иску. Дорого бы я дала, чтобы увидеть их лица, когда они вскроют конверты…

Пересекая центральный атриум под сводчатым стеклянным потолком, я ощущала скорее трепет, чем триумф. Конечно, мой иск юридически обоснован и весом, но мне было бы легче, если бы я смогла представить больше доказательств, прежде чем передать дело в руки судебной системы. Медицинскую карту матери я еще не получила, несмотря на многочисленные телефонные звонки с моей стороны и клятвенные заверения мелких служащих; свидетели мои были ненадежны, особенно тетка Сильвия с ее безосновательным эмоциональным выплеском на Рождество. А ведь еще предстояло найти неопровержимые улики злого умысла со стороны Эдварда! Время начинало работать против меня: через пару месяцев мне предстояло произвести на свет младенца, и я хотела бы увидеть решение суда до того. Приходилось маршировать в темпе, который задавала не я. Спеша по Стрэнду обратно в офис, я буквально наткнулась на Бриджит, которая мощной поступью продвигалась в сторону Роллса, волоча за собой переполненный бумагами кейс на колесиках.

– Дважды за два месяца! Это рекорд. Что это ты делаешь в моих палестинах, старушка?

– Возвращаюсь из Роллса. Только что подала иск против Эдварда и душеприказчика.

– Хорошо, девочка, хорошо. Кто тебя представляет?

– Я истец без представителя.

– А вот это зря, старушка, очень зря. Знаешь же пословицу: если человек сам себе адвокат, его клиент – дурак. Не забывай, я обещала просмотреть материалы, которые ты соберешь. Позвони моему секретарю. Сейчас я должна бежать, у меня на два часа рассмотрение заявления без извещения ответчика. Пока! – На этом она отчалила, таща на буксире свой чемодан. В плотном потоке высыпавших на ланч пешеходов за Бриджит оставалась широкая полоса.

Год начался уникально – утром тридцать первого декабря мне позвонил Роб. Я не ожидала каких-то дальнейших контактов, пока у меня не появится возможность забрать мои вещи из его дома. Он объяснил, что приглашен на вечеринку в Брикстоне, куда от моей квартиры можно запросто дойти пешком, и спросил, не соглашусь ли я пойти с ним. Эдварда, заверил он, там точно не будет: мой брат встречает новый год в Бирмингеме с компанией друзей, куда Роб не вхож. Я отказалась. С какой стати я, беременная на солидном сроке женщина, пойду в самую разгульную ночь в году с человеком, которого едва знаю, на вечеринку к людям, которых не знаю совсем? Я ответила, что предпочитаю праздновать тихо и у себя дома. Роб попытался убедить меня в достоинствах многолюдного веселья, но я отрезала, что он зря тратит дыхание. После этого телефонного разговора на сердце легла странная тяжесть, природу которой я затрудняюсь определить. Не разочарование, которое не имело бы смысла – ведь я сама решила отклонить приглашение; скорее хмурая обреченность – возможно, от очевидной неизбежности принятого решения. Вам, наверное, трудно в это поверить, но я в жизни не праздновала Новый год. У меня нет и не было близких друзей, а знакомые и приятели не трудились включать меня в списки гостей. Ричард за двенадцать лет существования нашей договоренности в новогоднюю ночь всегда был занят чем-то еще. Когда я поднялась наверх рассказать Кейт об абсурдном предложении Роба, она отреагировала с неожиданным энтузиазмом.