Каледонский безумец

Столь грозной силой стали на морях юты, англы, саксы и фризы, что Риму пришлось возводить во множестве новые форты и в Придайне, и на побережье Галлии, строить новый флот, а на нашем Острове Могущества даже вводить новую военную должность – комит Саксонского берега. Но если на море Матхильде, её кинингам и эрлам не было равных, то на суше её ждала беда. Опьянев от успеха, удачи и жажды новой добычи, саксонские суда пристали, как и многократно прежде, к юго-восточному берегу Придайна, были бережно извлечены на сушу и спрятаны от лишних глаз, а сами воины отправились не в какую-нибудь незащищённую деревню, как бывало прежде, а на штурм ближайшего римского форта. В ту пору ещё не все выучили на этот раз вполне верную пословицу: «Незваный гость хуже сакса» (и англа, и юта, и фриза), – поэтому в первом форте их не ждали. Как и в следующих двух. Ну, привыкли римляне к тому, что саксы на форты не нападают!.. А потом Матхильда сгинула, а её кининги, эрлы и бонды были уничтожены или рассеяны.

Так Матхильда появилась в Аннуине – столь велико было её желание владеть богатой, жирной землёй Придайна. Аннуин тоже понравился ей, уходить она оттуда, то есть в каком-то смысле возвращаться домой, совершенно не желала – отцово «Мотя, не нервируй меня» стояло комом в горле. О своём нежелании покидать предел мёртвых Аннуина Матхильда торжественно объявила сперва Пвиллу, а затем и Мрачному, когда Мудрый привел его к ней.

– Не уйду, и хоть убейтесь тут оба! Мне здесь нравится.

Араун задумчиво поскрёб пятернёй подбородок.

– Что ж, оставайся, – наконец произнёс он.

– Ха! – вспыхнула Матхильда. – Ха! И ещё раз ха! Будто бы от твоего изволения зависит, останусь я здесь или нет! Я – дочь Вотана!

Мрачный вопросительно взглянул на Мудрого, тот лишь пожал плечами.

– А я – владыка Аннуина. Он, – Араун показал на Пвилла, – в принципе, тоже.

Матхильда всем своим видом демонстрировала правдивость уже озвученной здесь пословицы о незваном госте, который хуже сакса. Она даже бровью не повела на эти слова Мрачного, продолжая свежевать отловленную ею, видимо, отбившуюся от Стада священную Свинью Аннуина.

Араун подошёл к женщине и отметил про себя, что она довольно недурна собой. Даже красива. Жаль, конечно, будет с ней расправляться, если она продолжит в том же духе. Правда, к великому своему удивлению, Мрачный не ощущал ни малейшего намёка на нужду в границе между Аннуином и этой белокурой воительницей, очевидно, смертной дочерью бога, или кто там есть этот неведомый Вотан, к которому она не желает возвращаться после смерти.

– Перестань свежевать Свинью, ты её совсем убьёшь.

– Чудной ты! – изумилась Матхильда – Я её уже убила, не видишь разве? Хм, у вас тут все свиньи такие жирные?

– Можно? – Араун протянул руку, чтобы взять у незнакомки её длинный нож. Та, поколебавшись мгновение, всё-таки отдала ему скрамасакс, тут же демонстративно сделав шаг назад и оказавшись у своего лежавшего рядом лангсакса. Араун сделал вид, что не заметил этого.

– Смотри, – он отрезал ножом несколько ломтей свиного мяса и положил их перед женщиной. – Как видишь, у Свиньи всё заросло, будто бы я ничего от неё не отрезал, – он бережно приложил содранные лоскуты шкуры к уже освежёванным местам, что-то шепнул над ними, и ожившая Свинья, возмущённо всхрюкнув, унеслась в лес искать своё Стадо. – Это волшебные животные, они сами поделятся с тобой своим мясом, если ты голодна. Только не надо их калечить.

– То есть это и есть ваш загробный мир, – проговорила Матхильда.

– Мы так не считаем, – ответил ей Пвилл. – Скорее, это часть изначального мира, а тот мир, где живут люди до своей очередной смерти, – земля, лишённая волшебства. Ну, или почти лишённая его.

– Мне здесь действительно нравится, – снова заявила воительница, – я здесь останусь!

– Хорошо, – снова ответил Мрачный, – оставайся. Пойдем, Пвилл.

– Э-э, Мрачный, – обратился к нему бог деметов, когда они оставили общество дочери Вотана, – что-то я не пойму: неужели нельзя было попросить меня сделать с этой строптивой девчонкой то же, что я делал всё это время в твоё отсутствие? Я бы вывел её за Кровавую реку, мы дождались бы проводников её народа – и ещё одним нарушителем равновесия меньше.

– Пвилл, ну ты же Мудрый? Вот и придумай что-нибудь в моё оправдание, – усмехнулся Араун. – Кстати, ты уверен, что за ней кто-нибудь пришёл бы?

– Саксы уже погибали на нашей земле. Немного пока что. И никто из них сюда не забредал. Значит…

– А ей, видимо, некуда идти. Знать бы, почему…

***

Проскачем же эту историю вперёд зим примерно на восемь раз по тридцать.

– Мрачный, ты всё-таки, влюбился, – со вздохом улыбнулась Керридвен, когда он рассказал ей о Матхильде. – А я уж не гадала, когда наступит это время. Поистине хорошее время. Когда можно наломать немало дров, а можно и наоборот – свершить множество хороших поступков, о которых в иную пору никто даже и не задумывается.

– М-да, хороша любовь, – усмехнулся Араун. – Я ей ещё и ногу сломал.

Керридвен весело засмеялась:

– Неужели всё так серьёзно?