Калейдоскоп

Они должны знать, кто пришел, чтобы не было ошибки. Должны знать, какую программу закладывать. Иначе его могут преобразовать в чужое тело. Возьмут не ту матрицу, и выйдет из конвертера кто-то другой: юный Дмитрий, или Пажитнов, или Старых. Ошибка может оказаться роковой.

Аммиачный дождь сначала размазал, потом вовсе смыл буквы. Окунев написал их снова.

Уж теперь-то разберут. Прочтут и поймут, что вернулся с отчетом один из тех, кого преобразовали в игреца.

Он опустился на каменистую поверхность и быстро повернулся к двери преобразовательного отсека. Она медленно отворилась ему навстречу.

– Прощай, Ворила, – тихо вымолвил Павел.

Тотчас в мозгу зазвучало тревожное предупреждение: «Ещё не поздно! Ты ещё не вошёл. Еще можешь передумать. Повернуть кругом и бежать. Бежать отсюда!»

Мысленно скрипя зубами, он решительно всё-таки пошел вперед. Ощутил металлический пол под ногами, почувствовал, как позади него закрылась дверь. Уловил напоследок обрывок мыслей енота, а потом воцарился мрак.

Перед ним была камера преобразователя, и он направился к ней вверх по наклонному ходу. «Человек и енот уходили вдвоем, – подумал он, – и вот теперь человек возвращается один».

*****

Пресс-конференция проходила успешно. Текущая информация содержала одни приятные новости.

– Да-да, – сообщил репортёрам Виктор Раскин, – Недоразумение на Венере полностью улажено. Достаточно было представителям сторон встретиться и побеседовать вместе. Эксперименты по жизнеобеспечению в холодных лабораториях на Плутоне протекают нормально. Экспедиция к Альфе Центавра стартует, как было предусмотрено, вопреки всем слухам о том, что она будто бы срывается. Скоро действительно появятся новые разработки гравилётов.

Ничего сенсационного. Никаких броских заголовков. Ничего потрясающего для «Последних известий».

– Тут Григорий Козин попросил меня напомнить вам, уважаемые, – продолжал Раскин, – что сегодня исполняется двести двадцать пять лет с того дня, как на Земле было совершено последнее убийство. Двести двадцать пять лет без единого случая преднамеренного лишения жизни.

Он откинулся в кресле, изобразив улыбку, хотя в душе с содроганием ждал вопроса, который неминуемо должен был последовать. Однако они ещё не были готовы задать этот вопрос, сперва полагалось выполнить некий ритуал, без которого не обходилась ни одна пресс-конференция.

Максим Сафонов, заведующий отделом печати «Всех новостей», прокашлялся, словно собираясь сообщить нечто важное, и спросил с наигранной торжественностью:

– Виктор Борисович, а как ваш наследник?

Лицо Раскина просияло:

– На выходные полечу домой, к нему, – ответил он, – Вот игрушку ему приобрёл.

Он взял со стола что-то вроде небольшого цилиндра:

– Потрясающая игрушка! Старинная выдумка… Говорят, точно, старинная. Совсем недавно начали выпускать. Подно́сите к глазу, кру́тите и рассматриваете прелестные узоры. Там перекатываются цветные стёклышки. У этой штуки есть специальное название…

– Калейдоскоп, – живо вставил один из репортеров, – Я про него читал. В одном историческом труде об обычаях и нравах начала двадцатого века.

– Вы уже смотрели в него? – поинтересовался Сафонов.

– Нет, – ответил Виктор, – По правде говоря, только сегодня получил, да и занят был.

– И где же вы его приобрели, председатель? – спросил кто-то, – Я тоже не прочь подарить своему отпрыску такую штуковину.

– Да тут, совсем недалеко, за углом. Отдел игрушек, вы знаете. Как раз сегодня поступили.

Ну вот, можно и закругляться… Еще несколько шутливых замечаний, потом пора бы вставать и расходиться.

Однако они не уходили. И он знал, что так просто они не уйдут. Ему сказали об этом внезапная тишина и громкое шуршание бумаг, призванное смягчить ее натянутость.

А затем Сафонов задал вопрос, которого Раскин так опасался. Хорошо еще, что Максим, а не кто-нибудь другой… Он всегда держится более или менее доброжелательно, и его агентство предпочитает объективную информацию, не переиначивает сказанное, как это делают некоторые любители интерпретировать.

– Виктор Борисович, – начал Сафонов, – есть информация, будто к нам возвратился человек, который подвергался преобразованию в Каверне. Нам всем хотелось бы услышать от вас, правда ли это?

– Это так, – сухо ответил Виктор.

Все ждали, и Раскин тоже ждал, сидя неподвижно в своем кресле.

– Вы не хотите комментировать его сообщение? – спросил наконец Сафонов.

– Нет, – ответил Виктор.

Он обвел взглядом лица собравшихся. Напряжённые – эти догадываются о причине его решительного отказа обсуждать эту тему. Довольные – те, кто маскируют мысль о том, как можно переиначить его скупой ответ. Сердитые – эти бестолочи возмущенно выскажутся о праве знать истину всем подряд.

– Прошу прощения, уважаемые, – заключил Раскин.

Максим тяжело поднялся:

– Благодарим вас, председатель, – ответил он.

Глава 2

Глава 2

Замолчав, Раскин смотрел, как расходятся репортеры, а когда зал освободился, остро ощутил холод опустевшего помещения: «Они распнут меня, – думал он, – Разделают под орех, а я не смогу дать сдачи. Не смогу даже рта раскрыть».